Черный человек. Книга 1

— Знаешь, на кого ты похож? — сказал безопасник, уложив Клима в спальню под надзор переносного медкомбайна. — Вылитый Фантомас. Но тебе эта прическа идет из-за высокого лба. Лежи теперь, привыкай. Кормить мы тебя будем сами, точно по времени, ты понимаешь. Вот это пойло будешь пить как минимум три раза в день. — Хан поставил у изголовья кровати графин с темно-рубиновым зельем. — Это общеукрепляющий бальзам, целый комплекс трав и снадобий. Вообще-то первое время я бы у тебя пожил, а?

— Или я, — вставил Заремба, изучающий жилище хозяина. — А это кто? Кого-то она мне напоминает.

Мальгин перевел взгляд: Иван разглядывал стереографию Купавы в детстве, здесь ей было двенадцать лет.

— Это моя… Наяда.

— Сестра, что ли? Ты о ней не рассказывал.

— Наяды — нимфы родников и ручьев, феи печали, — улыбнулся Джума, глядя на Мальгина прищуренными глазами. — Но надо признаться, ты нас удивил, мастер.

— Чем? — тихо спросил Клим, прислушиваясь к тонкому замирающему звону в голове: словно кто-то нежно тронул струну гитары.

— Да уж, было дело, — согласился Заремба, оживляясь. — Лежишь в полной отключке, глаза под лоб, и вдруг начинаешь давать указания Пирогову — куда направлять лучи сканера. Мы обалдели! Да и еще моменты были интересные.

— Какие? — Внутри что-то болезненно напряглось, на колонке медкомбайна вспыхнули алые огоньки: инк аппарата зафиксировал ухудшение состояния пациента.

— Потом, потом об этом, — быстро сказал Джума. — На, выпей.

Мальгин послушно выцедил стакан почти черного, с рубиновым просверком, напитка, уперся требовательным взглядом в Зарембу:

— Выкладывай.

Молодой нейрохирург помялся, посматривая на недовольного Хана.

— Да, в общем-то, ничего такого… один раз показалось, что ты нас всех внимательно рассматриваешь… с закрытыми глазами. Ну и тому подобное. Тебе все Гиппократ расскажет, попозже, когда окрепнешь. Главное, что нам еле удалось тебя вытащить из Запределья… — Иван осекся, виновато поглядев на Джуму.

— Вот как? — Мальгин тоже посмотрел на врача. — И как вам это удалось? Я действительно одно время чувствовал, что меня затягивает серая трясина.

— Трясина полного покоя, — буркнул Джума.

— Ни один раздражитель не действовал, и тогда он, — Заремба кивнул на Хана, — откуда-то притащил в операционную малый синтезатор «Паганини» и начал играть. Ты и выкарабкался.

— Музыка, — прошептал Клим, вспоминая волшебные звуки. — Я так и подумал — музыка. Выходит, я твой должник, Джу…

— Сочтемся. — Джума Хан легонько похлопал Мальгина по руке. — К счастью, мои музыкальные пассажи затронули твою родовую память и потащили цепочку положительных ассоциаций, иначе процесс восстановления твоего «я» затянулся бы. Отдыхай, я приду вечером.

Спасибо, хотел сказать Мальгин, но передумал: Джума не нуждался в одобрениях, а благодарность чувствовал и так.

Он засыпал и просыпался каждые полчаса и снова засыпал под мелодию дождя, и длилось это состояние почти до вечера, когда наконец удалось справиться с сонливостью и расслабленными мышцами. Приходил ли кто-нибудь к нему, Клим не помнил, а выяснять у «домового» не стал. Душа остановилась у глубокого провала в неизведанные глубины психики и жаждала покоя, и даже мысли о Купаве и обо всем, что было с ней связано, не создавали привычного фона тоски и безнадежности.

Сначала Мальгин удивился такому безразличию, потом подумал о нейролептанальгетическом барьере, который ему обязаны были поставить хирурги, и успокоился. Состояние покоя пройдет, а с тоской бороться нет смысла: он до сих пор барахтается в болоте собственных оценок происходящего и нравственных норм, внушенных ему с детства, и не знает, что делать. Купаву не вернуть. Да и в особой опеке она не нуждается. Должна же она соображать, куда могут завести ее попытки ловить кайф с помощью наркомузыки. Хотя… кто знает, поймет ли, друзья у нее не из клана заботливых помощников.

— Вот за дочкой надо присмотреть. Ребенок-то мой, — вслух проговорил Мальгин, разглядывая себя в зеркале.

С другой стороны, еще жив Даниил, и, чтобы разобраться в ситуации, необходимо его присутствие. Надо помочь Ромашину в его реабилитирующем поиске, это снимет груз вины с обоих. Что касается Купавы, то… может быть, есть смысл запретить себе думать о ней, включив свои новые «блоки»?

Мальгин усмехнулся, покачал головой.

В кого ты превратился, человек-да? Неужто так и будешь теперь жить с синдромом раздвоенности и нерешительности? Не пора ли вернуть прежнюю формулу характера — воля, плюс твердость духа, плюс убежденность в своей правоте?

Не пора ли сосредоточиться именно на этом?

Он напрягся и сосредоточился, в голове тихо лопнула гитарная струна, серый ливень хлестнул, казалось, из окна сквозь голову, родив необычные ощущения, и все стихло. Перед глазами заколебались предметы домашней обстановки, сердце болезненно сжалось. Хирург ухватился за раму кровати, закрыл глаза, расслабился.