Черный день. Книги 1-8

Младший думал когда-то в детстве, что и сам обрастет таким волосом, когда станет взрослым. Но фиг – почти весь остался голый, кроме причинных мест. Только на запястьях и щиколотках немного выросло. Да еще бородка жидкая. И никакой меховой рубашки. Видать, мужественности мало.

Но при взгляде на распростертую… добычу… Младший поймал себя на том, что ничем не лучше остальных. В городе ходил слух, что «коты» − озабоченные, потому что их хозяин экспериментирует с боевыми стимуляторами. Якобы им что-то подмешивают в еду без спроса и согласия. Чтобы, значит, в рейдах без сна и отдыха могли обходиться. А у этих веществ «побочка», мол, есть. Но Саша не верил в такое. Больше похоже на городскую легенду. Нет. Тут только природа. И озверение.

Дядька залез на нее первый.

Молчун услышал слабый вскрик, а после − ни звука, только ритмичное поскрипывание стола. И сальные шуточки рядовых, которым старшина поручил держать девчонку за щиколотки. И они подчинились, встав по сторонам от него во время этого дикого ритуала. «Держите так, чтоб мне было удобнее, салаги».

Богодул трудился молча, сосредоточено. Но не поленился повернуться к Сашке и подмигнуть ему.

– Будешь, Молчун? Нет? Ну, тогда на шухере стой.

Младший смотрел невидящим взглядом. Чувствовал, как в кровь поступало что-то, что заставляет меняться. Как в дурацких комиксах. Оборотень выходил из своего логова.

Минуты шли. Столик жалобно скрипел. Богодул, наконец, разрешил бойцам отпустить ее ноги.

По его красной роже катился пот, но он умел растягивать удовольствие.

«Хоть бы тебя инсульт хватил», – подумал Младший.

Но нет, не хватит. Он еще не старый. Такие твари обычно долго живут.

Саша с виду безучастно наблюдал за происходящим. Но в голове у него шумело. Там шла работа мысли, цеплялись один за другой нейроны. Выстраивался узор. И этот узор не обещал ничего хорошего тем, кто запустил этот процесс. Вспоминалось то, что он не хотел вспоминать, но и не забывал полностью никогда. Что носилось по кругу в голове. Что было свидетельством его беспомощности и неспособности защитить то, что ему дорого.

Пока все «болели» за старшину, Пузырь неожиданно прицепился к Саше.

– Да не менжуйся ты, Саня. Ей самой нравится. Я ж разбираюсь. У меня знаешь, их сколько было? Ты столько и не видел. Я к ним подход знаю. Всегда работает. Надо быть самим собой, ближе к природе, животным. Бабы это любят. И вообще… сучка не захочет, кобель не вскочит.

Он что-то еще говорил… но тот зверь, который в Саше действительно таился, на то и зверь, что речи не понимал. И человек понял, что должен дать ему волю. Почувствовал забытое ощущение. То, которое овладело им во время битвы за Заринск и несколько раз во время похода. Не просто злость. Ярость такая же бурная, каким бывает желание. Только это было желание убивать. В голове щелкнуло. Будто встала в пазы та деталь, которая давно должна была занять свое место.

Пузырь махнул рукой брезгливо и отвернулся. Пошел выпить воды из фляжки. Или что у него там было?

Не важно. Главное, не смотрел в его сторону.

Саша аккуратно подтянул к себе за ремень автомат Пузыря, который тот оставил в углу на тумбочке.

К счастью, все были заняты. Пузырь начал спорить с Пистоном, кто будет следующий.

Живорез деловито нагревал феном питерскую монету, держа щипцами. Докрасна уже накалил.

– Во, правильно. Приложи к сискэ, это ее растормошит. А то вялая…

Богодул, на время прекратил дрыгаться и сделал передышку, глубоко дыша. Судя по всему, заканчивать он не торопился.

А фельдшер, похоже, не против быть предпоследним. В том, чтобы пометить жертву, он видел особое удовольствие. Выжечь клеймо на теле проще, чем вырезать. Это будет знак позора – все оборвыши узнают, что девка обесчещена, ведь ей попользовались мерзкие питеры. Тут, как и во многих других краях, верили в телегонию. Считали, что все дети будут рождаться такими, каков первый мужчина. Понятное дело, не пожалеют и к психологу не отведут, потому что «сама-дура-виновата». Впрочем, может со временем простят и найдут какого-нибудь вдовца постарше и пострашнее.

Придвинув к себе автомат, Данилов ждал только одного: когда хрыч отвалится от нее, как жирный клоп. Не было другого способа убрать ее с линии огня.

Все были настолько увлечены, что, когда загрохотали выстрелы, сначала ничего и не поняли.

Всё было кончено за десять секунд. Данилов разжал пальцы, и АК74 с пустым магазином… и запачканным кровью прикладом с клацаньем упал на пол. В комнате лежало четыре трупа, последнего он просто забил, опуская ему на голову автомат, пока не услышал хруст черепа.

А существо, забившееся под стол, тряслось и смотрело на него огромными глазами. Она боялась его больше, чем своих мучителей.

И правильно боялась. Младший чувствовал себя так, будто всё это происходит не с ним, будто он наблюдает за собой со стороны. Он не чувствовал раскаяния. Не сожалел о содеянном. Не думал, что совершил предательство. Предать можно своих. Он за свою жизнь убил людей больше, чем находилось в этой комнате. Но никогда при этом не был настолько... не в себе.