Черный Дракон

— Ни один достойный на это не согласится, — не терпящим возражений тоном перебивает его дядя, и Каллен устало прикрывает глаза, чувствуя, как от духоты, людского галдежа, запахов сотен цветов и других растений под черепом начинает пульсировать боль, — потому что поймет, что это гиблое дело. Никому не захочется, чтобы его имя намертво приклеилось к чему-то настолько громкому и настолько провальному.

— Разве только найдутся неопытные мальчишки, еще не утратившие юношеского максимализма, — равнодушно отмечает Тадред Пилмунд и с поразительной ловкостью цепляет широкий бокал с подноса проходящего мимо слуги, — которые поверят, что им одним под силу его вытащить.

Его взгляд не касается лица Каллена, и все же, тот в один миг ощущает себя еще неуютнее, чем прежде, хотя, казалось бы, это было уже невозможно. Лучше бы на его месте и вправду было оказаться Гардраду. Гардрад ориентировался в светской жизни Венерсборга как рыба в воде. Как обаятельная акула, способная в считанные секунды понравиться всем вокруг себя и ко всякому отыскать свой подход, и все же всегда имеющая при себе пару сотен смертоносных зубов, которыми без труда может отхватить чужую голову. Каллен и близко не подобен ему и, должно быть, отец не устает радоваться тому, кто именно из них двоих оказался его старшим ребенком и наследником, а кто — нет.

— Хвала богам, — ладонь дяди вновь с силой бьет по спине, — что Каллен не такой, верно же я говорю, племянник? У нас это в крови — точно знать, какая игра стоит свеч, а какая...

Он умолкает столь резко, что Каллен не понимает, что же именно произошло, пока не слышит, как с излишне наигранной радостью дядя восклицает “Гая!”

На ней такое же платье, как и на других собравшихся в зале женщинах, вот только совсем без вышивки, поверх него — мужской кафтан без застежек, но с обшитыми прорезями для рук посреди рукавов, на удивление почти не скрывающий высокой и худощавой фигуры.

— Вигланд, надо же, я так долго смотрела на тебя на этой сцене и все еще рада видеть. Тадред! Очень рада, уже повстречала твою супругу по пути сюда. Мы ужасно мало виделись за последний год, это стоит исправить.

Обмениваясь мало что значащими приветствиями она дает им обоим по очереди поцеловать воздух возле небольших жемчужин в ее мочках и, наконец, поворачивается к Каллену. Чуть надменный, вполне подошедший бы настоящей императрице, ее взгляд становится мягче, а морщинки в уголках глаз — заметнее.

— Здравствуй, дорогой.

Прежде, чем он успевает сказать хоть слово, она протягивает к нему руку и приглаживает невидимые пряди, выбившиеся из его гладко зачесанных волос. Волос, с которыми он провозился едва ли не час, доводя до совершенства, к которому не смогла бы придраться даже она. Мысленно Каллен вздыхает.

— Здравствуй, мама.

Он прочищает горло и, опомнившись, она отдергивает руки, которыми уже начала разглаживать несуществующие складки камзола у него на груди. Прежде чем отстраниться, мать заговорщицки шепчет ему на ухо:

— Здесь барон и баронесса Моргран с дочерью, — ее кивок указывает на девушку, прежде так вероломно оставленную им на растерзание родителям. — Хочу познакомить вас сегодня, она просто чудес...

— Гая, — голос дяди совершенно неожиданно спасает Каллена от новой напасти, — что думает парламент по поводу выходки этого выскочки Вита?

— Поверь мне, Вигланд, для всех нас это было точно такой же неожиданностью, как и для тебя. Ты и сам знаешь, быстро подобное не решается, но, если императрица Сиглинда все же даст свое согласие, мы обязаны будем рассмотреть эту поправку.

— Этот выродок…

— Воспользовался сложившейся ситуацией для собственной выгоды, прямо как ты, — мать не сдерживает смешка, — и ты не можешь ему этого простить? Что ж, как по мне, так он поступил весьма умно.

— Надеюсь, — цедит дядя, — ты не поддерживаешь его идею? Это будет полной чушью, если парламент даст свое согласие на подобное…

— Парламент состоит не из одной меня, Вигланд, в этом и заключается его суть, — ледяная маска ее спокойствия безупречна, как и всегда. — Но, если тебе интересно мое личное мнение, то почему бы и нет? Мы уже очень близки к завершению процесса, начатого императором Рихардом, на минуту, почти пять веков назад. Столько поколений наблюдали за этими изменениями. Подумай только, когда мы с тобой были молоды, абаддоны еще не могли голосовать, а суд мог свободно приговорить их к смертной казни. Все движется и все меняется. Но неужели мы так трусливы, что в последний момент не позволим всему этому, наконец-то, завершиться? Мы прошли через целую пустыню не ради того, чтобы развернуться обратно за шаг до полного воды колодца, так ведь?

Дядя багровеет так, что его будущая лысина загорается красным пятном посреди рыжих волос, а лицо Тадреда принимает заинтересованное выражение.

— Так именно это ты и собираешься сказать на заседании? — уточняет он.