Черный Дракон

— Вы не можете пройти… мессир. Это священное место, не для иноверцев…

— Блез, не надо. Прошу…

У Ады сжимается горло, когда она слышит голос подоспевшего Ричарда, но сил обернуться к нему она не находит. Голос кажется ей спокойным, сдержанным. Она не хочет ломать себе иллюзию, заботливо созданную им, посмотреть в его глаза и увидеть совсем не то. Лучше она будет думать, что излишняя тихость его голоса ей лишь послышалась, эгоистично позволит себе не обращать внимания на других хотя бы сейчас, чтобы держаться самой. Он хочет казаться ей сильным, лучше и она сделает то же, вместо выискивания его слабости и раскрытия собственной.

— Конечно, сир. Пес с радостью подождет имперских господ за порогом.

— Я не то…

— Иди давай, пока они не передумали его отпускать. Ты уж только дверь до конца не закрывай, будь добр. Дай хоть одним глазом посмотреть.

Ада слышит торопливые шаги. Нервные. За проведенное вместе время она научилась разбираться в его походках.

Она все еще не смотрит ни на рыцаря, ни на кого-то другого вокруг себя, только на носки собственных сапог. Все в подсохших брызгах мокрой грязи. Какой позор, именно сейчас…

Разноглазая девушка не позволяет себе вместе с Адой зайти на белую половину Тары, равно как и Ричард. Она остается здесь как никогда одинокая, наедине с несколькими тихими жрицами, призванными помогать с церемонией. И пусть от остальных собравшихся, стоящих на черной половине, ее ничто не отделяет, Аде кажется, будто между ними непреодолимая стена. Как бы сильно хотелось ей перебраться через нее, но крепкие невидимые цепи всю жизнь держали слишком надежно, не оставляли ни единого шанса на побег. Сейчас же они и вовсе грозились подняться выше, обвить и сжать ее горло, а она сама шла им навстречу, хоть и убеждала себя в обратном. Она могла сбежать от семьи и одного мужчины, но от своей судьбы — нет. Похоже, и вправду боги распорядились ее жизнью задолго до рождения, ведь не зря еще в материнской утробе она уже была обещана отцом в жены знатному младенцу. На что только она, крохотный и никчемный в масштабах целого мира человек, надеялась, пытаясь спорить с ними?

Девушки шуршат своими белоснежными платьями и осторожно, словно зная о ее богохульных помыслах и боясь коснуться, подводят ее к сошедшим вниз по лестнице верховным жрецам. К самому стыку, где встречаются черный пол половины Тара и белый — половины Тары. Хоть издали тот и правда казался ей таковым, сейчас Ада видит, что на деле он уже слегка желтоват. Местами на нем и вовсе отпечатались застарелые следы ног в попытках оттереть которые какая-то несчастная послушница, должно быть, провела не одну ночь.

Может, в этом и была вся суть тех, кого отдавали Таре, не интересуясь их собственным желанием. Они сопротивлялись, мыслями или действиями, потом ломались и покорялись, но в глубине души так до конца и не смирялись. Пусть издалека они казались праведными, сойдясь с ними ближе можно было понять, сколь неправедные мысли их обуревают. Так никогда и не дают сделаться истинными служителями богини, покориться служителям бога, в чью власть они были вручены.

— Можете начинать, — торжественно кивает хромой жрец и свободной от трости рукой прижимает к груди “Писание Трех”. — Боги слушают вас!

Ада глубоко вздыхает и прикрывает глаза, вспоминая слова, выученные еще раньше, чем она научилась читать. Самые важные слова в ее жизни, как не уставала повторять мама, и ей выпадет великая честь произносить их не где-то, а в главном храме Венерсборга и всей империи, перед всей столичной знатью. Как жестоко порой шутит жизнь…

Кто-то из собравшихся нервно откашливается. За раскрытыми дверьми нарастает шум дождя, заполняет собой повисшую в храме тишину.

— Юноша, — учтиво обращается к Коннору жрец. — Вы разве не желаете вступать в брак? Мы все ждем, особенно юная мона. От рыночного времени осталось чуть меньше часа, вас еще вполне успеют повесить сегодня.

— Я… — выдавливает тот словно не своим голосом. — Ваше Святейшество, я просто…

— Разумеется, это неожиданно, но сложившаяся ситуация оставляет вам весьма скудный выбор. Скуднее, чем у иных мужчин, которых мне довелось здесь женить, а их было не мало.

— Но и выбрать ответ куда проще, когда есть лишь верный и неверный, — мягко добавляет жрица.

— Что я должен сказать?

— Клятву, дорогой. Всем, кто ступает в этот храм, боги дали всего одну. И бедным, и богатым.

— Ваши Святейшества, — Коннор прочищает горло, — я не знаю слов.

— Не знаете слов брачной клятвы?! — кустистые брови жреца поднимаются, а сам он невольно переглядывается со жрицей.

Аде начинает казаться, что сейчас она сама позабудет все слова, а следом рухнет на пол без чувств.

— Я не предполагал когда-нибудь жениться… Еще примерно пятнадцать минут назад.

Вытирая вспотевшие ладони о штаны, краем глаза Ада смотрит на черную половину храма. Одного только Коннора она обходит вниманием — ей думается, всего один единственный взгляд и бьющееся уже прямо в горле сердце выскочит наружу, а сама она предстанет перед богами лично, без посредничества их жрецов.