Черный Дракон

Кассаторы в растерянности переглядываются и перешептываются между собой, хладнокровное спокойствие хранит лишь их стоящий поодаль командующий, но в глазах его она видит злорадное торжество.

Несколько мгновений в этом волнении Ричард переминается с ноги на ногу, а затем одним широким шагом оказывается прямо возле Коннора.

— Если Ваши Святейшества допустят, — бормочет он глухо, — я знаю клятву и могу подсказать…

Ада втягивает воздух. Ужасно шумно.

— Ничего не поделаешь, — жрец качает головой. — Но как можно тише, прошу. Чтобы боги не услышали этих слов от вас, сир.

Ей больно не только смотреть на всех них, но и самой находиться здесь, стоять перед жрецами в грязной и помявшейся одежде, вдыхать тяжелый запах благовоний и даже просто слышать слова религиозных клятв, не то что произносить их. Ада никогда не мечтала о своей свадьбе, не представляла какой она будет, не строила планов и не имела мечтаний на этот счет. И все же, сейчас все это было так… неправильно.

Несмотря на их первую встречу, Коннор ей нравился. С ним было легко, как-то просто и не страшно быть собой, таить лишь собственное происхождение, но не саму себя. И все же, сейчас ей кажется, что через нее проходят сотни крохотных молний.

Даже больше сейчас на его месте она была бы готова увидеть преданного ею жениха, никогда не виденного живьем. Она даже не задумывалась о Конноре как о мужчине. Единственном из всех троих.

— Перед богами и людьми, я пришел к тебе один… — его голос проседает вместе с сердцем Ады. — Чтобы уйти единым с тобою…

— Перед богами и людьми, — ей приходится откашляться, — я пришла к тебе одна, чтобы уйти единой с тобою.

— В этот день и во все дни, что грядут за ним, — он умолкает, давая Ричарду нашептать следующие слова, — буду я твердостью меча… острием копья и верностью щита… что хранят тебя от всех бед.

— В этот день и во все дни, что грядут за ним, — ее пальцы впиваются в выбившийся из штанов край рубашки, — буду я теплом огня, прохладой воды и крепкими стенами, что хранят тебя от всех бед.

— По моей доброй воле, без страха и принуждения, — позади кто-то отчетливо хмыкает, — отдаю себя тебе душою и телом… Отныне буду я лишь твоим, а ты — моей… до последнего моего заката… и до последнего моего вздоха.

— … и до последнего моего вздоха, — полушепотом вторит ему Ада. Каждый звук падает с ее губ тяжелым камнем.

— И как боги связали вас воедино, — безупречно отточенным дуэтом отвечают им жрецы, — так сохранят едиными до конца ваших дней, и им лишь одним должно решать, когда разорвать ту связь и одну из единых душ призвать в небесные чертоги. Отныне, перед их ликами и всеми людьми, вы — муж и жена, и проклят как богохульник будет тот, кто осмелится оспорить это.

— Обычно этого не дозволяется, — снова заговаривает жрица, и на губах ее играет теплая материнская улыбка, — но в этот раз случай исключительный. Сегодня Тара одарила своей милостью этого юношу, пусть он и служит Тару, поэтому богиня дозволяет ему предстать перед ней. Войди на ее половину, — она благосклонно кивает мнущемуся Коннору и обращается к Аде: — Подай ему руки, дочь Тары. Ты — его мост к ней.

Ладони у него влажные не меньше чем у нее самой, а шаги маленькие, как у ребенка, едва научившегося ходить. Носок его сапога едва касается белой части пола и в нерешительности замирает. Как важно ощущается это для них и как, должно быть, нелепо выглядит для наблюдающего за ними Блеза…

С трудом Ада заставляет себя взглянуть Коннору в лицо. Таким она видит его впервые. Не спокойным, как раньше, и не храбрящимся ради них через силу как весь прошлый день или еще тогда, в морской пещере… Если бы не ее руки, все еще держащие его, он бы наверняка не знал куда их и деть. Сейчас она впервые отчетливо видит его слабости, честно и откровенно. И то, как же ужасно он сейчас похож на Ричарда…

На какое-то мгновение ей даже начинает хотеться сказать ему что-нибудь, успокоить насколько это возможно. Прежде, чем Ада понимает, что главная причина его беспокойства — она сама.

— Можете скрепить свой брак, — вежливо напоминает жрец.

Коннор удивленно оглядывается на него, потом на Ричарда и лишь после него — на Аду. Словно ждет разъяснений хоть от кого-то из них. В глаза ей он смотрит совсем недолго, почти тут же сконфуженно отводит взгляд, как будто сделал что-то ужасно неподобающее.

Он очень высокий, особенно так близко. Ее макушка дотягивает ему только до плеча. Ада глубоко вдыхает, отпускает его руки, а свои поднимает вверх по его предплечьям, чтобы сжать одежду и осторожно дернуть вниз. Коннор непонимающе хмурится, и от неловкости ситуации у Ады начинает кружиться голова.

— Наклонись, — одними губами просит она, а ее щеки горят жгучим драконьим огнем.

Теперь он догадывается.

Ада поднимает голову и опускает веки, лишь по движению воздуха она понимает, что его лицо оказывается прямо перед ее.