Черный Дракон

— Я верю в армию абаддонов, которые не побоятся восстать снова и не повторят ошибок прошлого, в первую очередь. В беззащитность людей — тоже.

— В резервациях они держат по пять заключенных, а ты показываешь мне одного единственного, чтобы в чем-то убедить. Не потому ли, что даже отчаявшимся не верится в успех твоего восстания и больше ты не смогла убедить последовать за собой?

— Поэтому восстанию и нужна не только я, но и настоящий лидер. За тобой они потянутся с куда большей охотой.

— Ты смогла разыскать меня, как бы тщательно я ни скрывалась. Если это правда, то разрушила резервацию. Нашла драконий огонь. Тем, кому нужен настоящий лидер, чтобы следовать за ним, должно хватить и тебя. Так будет даже лучше. Ты, по крайней мере, еще не успела их подвести. Быть может, что-то у тебя даже получится… но без меня, — она замирает, завороженно глядя в прорези на маске Безликого. — Я еще не встречала драконов-полукровок кроме себя и брата. Где она нашла тебя?

— У самой могилы, — вместо него отвечает Гидра. — Несколько недель назад.

— Так за тебя сражаются те, кто еще даже как следует не освоил свою силу? Это все равно, что брать на войну младенца.

— Кто еще мне остается, если настоящие воины предпочитают прятаться от битвы?

— Провоцируй этим других детей вроде вас. Это больше не моя битва и никогда не станет ею вновь.

— Почему? Потому что теперь люди могут дать отпор? Великий воин не сделает и шагу из своей вонючей норы, пока не узнает наверняка, что у людей не осталось ни одной стрелы?

Амиан невольно отшатывается в сторону, когда одним резким движением Гарпия вскакивает на ноги и перегибается через стол, едва не сбросив с него свечу. Они с Гидрой оказываются лицом к лицу, в слишком опасной близости для двух спорящих абаддонов, но та даже не моргает.

— Я бы очень хотела, — шипит Гарпия, — увидеть твое лицо, когда на твоих глазах стрела впервые заберет кого-то из тех, кого ты завлекла в свой Бунт. Ты все верно говоришь, Орел не зашел бы так далеко без Гарпии, потому-то это все — моя вина. Я виновата в смерти каждого, кто пал от сраной стрелы Кассатора, и во времена Бунта, и после него. Ты для этого и притащила ко мне мальчишку на самом деле, так ведь? Перед ним я тоже виновата, все верно, я виновата перед каждым, кто пострадал от рук Ордена и виновата в том, что теперь вас запирают в резервациях и делают с вами, что вздумается. Каждое изнасилование, каждая отрезанная часть тела, что угодно — все моя вина, твою мать! Я рискнула всем, пошла против людей и проиграла, но за мой проигрыш мы платим уже шесть веков. Вы платите, рожденные через столетия после Бунта, потому что я-то смогла скрыться от кассаторов! Я помню об этом каждый день, сколько бы лет ни прошло, я проклята тем, чтобы помнить, что я наделала! Я засыпаю и просыпаюсь, помня об этом, и ты ничем — ничем! — не заставишь меня снова стать частью Бунта!

— Так помоги мне с ним! Помоги привести нас к победе, и ты искупишь свои грехи.

— Я не хочу, чтобы вы помножили мои грехи, когда всех вас перебьют. Если у тебя и получится — ты станешь великой избавительницей, ну а я, что бы я ни делала, навсегда останусь…

— М-мама?

Лицо Гарпии, лишь мгновение назад полыхавшее горькой яростью, бледнеет. Очень медленно, очень смущенно, она оборачивается к двери в дальнем конце кухни. Амиан не может вспомнить, была ли она открыта, когда они вошли, только растерянно смотрит на большие испуганные глаза, выглядывающие из-за створки. Никто из них не находит что сказать, пока хозяйка торопливо кидается в ту сторону, и даже Гидра, готовая, как ему прежде казалось, ко всему, выглядит оторопевшей.

— Я разбудила тебя, солнце мое? — на руках у Гарпии оказывается малыш лет четырех от силы, тут же крепко вцепившийся в ее плечи. — Прости, я не хотела кричать. Не бойся.

— Кто это? — шепчет он, и Амиан физически чувствует, как чужой взгляд ощупывает его лицо, пока сам он никак не может вспомнить, когда же в последний раз ему доводилось видеть ребенка?

— Наши гости. Они переночуют и уйдут завтра утром. Пойдем, я уложу тебя обратно в кровать…

— Они люди? — удаляющийся голос четко слышен, несмотря на закрывшуюся за ними дверь.

— Нет, солнце, люди никогда нас не найдут. Они такие же, как мы с тобой, можешь их не бояться, можешь никого не бояться. Ты ведь знаешь, что мама никому не даст обидеть тебя?..

Втроем они остаются в полной тишине, когда в глубине дома еще одна дверь захлопывается за Гарпией и ее ребенком.

Амиану трудно осознать то, свидетелем чему он только что стал. Это было так странно, так непонятно и все никак упрямо не желало уложиться в его голове. Больше, чем вид ребенка, его озадачивал лишь сам факт его существования. Как дико это было… Сбежать в самую глушь, спасаясь, как и все абаддоны, от Ордена, а потом просто позволить себе произвести на свет новую жизнь, еще до рождения обреченную на ту же судьбу?