Черный Дракон

Что-то внутри слабо подсказывает, что этого стоило бы испугаться, но тело не слушает. Он чувствует стоящего сзади человека, а чужие пальцы до странного робко, едва касаясь, сквозь кожу считают нижние позвонки, и дыхание предательски учащается. Текущая по лицу вода не дает открыть глаз и оглянуться, но сам он не чувствует никакой угрозы, убаюканный теплом воды и осторожностью прикосновений, даже когда чужой нос утыкается в самую шею и трется, будто собирает запах чистой кожи. Губы едва задевают ухо, и волоски на затылке словно приподнимаются. На пару секунд и внутри становится так же жарко, как снаружи, но ровно до того момента, как крепкая ладонь сдвигается со спины ему на бедро и притягивает назад. Амиану кажется, что горячая вода вдруг становится ледяной.

— Нет! — срывается с губ так резко и громко, что он и сам пугается. — Не надо.

Амиан словно только сейчас осознает собственную наготу и от ужасающего ощущения беззащитности не избавляет даже луна, скрывшаяся за облаком и оставившая их в почти что полной темноте.

— Я что не так сделал? — Клык снова тянет было к нему руку, но осекается и отдергивает ее назад.

— Ты ничего не сделал, — Амиан невольно обнимает себя за плечи, в попытке снова согреться, спрятаться, защититься. — Вот и не надо ничего делать.

— Я бы к тебе не сунулся, если бы думал, что ты сам не хочешь, — лица его никак не рассмотреть, но в голосе звучит обещание не уняться, пока он не поймет всего. — Тогда еще, в первый вечер у костра, двое женщин с нами сидело, а ты меня выбрал. Когда неприятно это все, так не целуют, правда ведь?

Он спрашивает это так странно, кажется даже с надеждой и смущением, совсем не похоже на то, что было прежде, в окружении остальных. Амиан трет лицо мелко дрожащей рукой и приглаживает назад мокрые волосы.

— Мужчины, женщины — мне разницы нет, — давит он из себя.

— Так во мне дело? Обидел тебя? Или у имперцев такого не принято?

— Не в тебе, — внутри сам собой расползается скользкий старый клубок отвращения, который так хочется зарыть поглубже, унести как можно дальше от чужих глаз и никому никогда не показать. — Просто этого мы делать не станем. Я — для любого плохой выбор, ты уж мне поверь и найди кого получше.

За отвращением приходит и паника. Вместе с гулким стуком крови в ушах и болезненной кавалькадой воспоминаний, скачущей перед глазами.

— Свой выбор ты делай, ну а со своим я сам управлюсь. Только скажи как есть, нравлюсь я тебе хоть немного или совсем нет? Ты ко мне то сам тянешься, а потом глядишь все время, как подумаешь что не вижу, то прочь гонишь, как отвечу. И как мне тут тебя понимать? Скажи уж “нет”, я и лезть больше не стану.

— Мой черед закончился, твой теперь, — только и давит из себя Амиан, прежде чем с удивительным проворством броситься прочь за дверь.

И лишь там, добравшись до оставленной одежды и схватив ее в небрежную охапку, он не выдерживает. Тяжело опускается на слабеющих ногах и лбом утыкается в собственные голые колени.

***

Обратно в гостиную, где к тому времени успевают собраться почти все, Амиан прокрадывается как можно более тихо, больше всего опасаясь привлечь к себе лишнее внимание. Он успевает лишь заметить, что, на его удачу, Клык еще не успел вернуться, когда почти вровень с ним в другом проходе появляется Гарпия. Сквозь щели в ставнях в комнату сочится густой свет полной луны и в нем, стоящая слишком далеко от теплого огня камина, она выглядит резко постаревшей, как и должна была бы, останься она человеком, и смертельно уставшей. Со смирением она разводит руками и, кажется, даже сквозь полутьму он видит мелкие морщины у рта, вопреки ее природе впечатанные в это лицо многовековой скорбью.

— Ну, теперь ты все знаешь, дальше мне изворачиваться незачем. И, надеюсь, понимаешь, что к вам я никогда не присоединюсь.

— Понимаю.

Гидра выглядит растерянной. Не злой, не разочарованной. Просто растерянной, и это самое человечное, что Амиану только доводилось видеть на ее лице за все время их знакомства. Она жестоко оступилась. Вложила силу, надежду и бесценное время в шаг, в лучшем случае оказавшийся просто бесполезным телодвижением. В худшем — фатальным шагом прямиком в устланную острыми камнями пропасть для них всех. И все это на глазах у тех, кто доверился ей, заразился ее верой и вверил ей свою нынешнюю жизнь в надежде, что она станет их проводником в лучшую.

— Я чувствовала что-то странное все это время, — вдруг нарушает неловкое молчание Видящая. — Немного похоже на другого абаддона поблизости, как это обычно бывает, но совсем немного не так, как с любым из вас. Я подумала было, может дело в вас, мне прежде не приходилось встречать тех, кто переродился настолько давно, но теперь я понимаю, что это другое. Ваш ребенок… кто он?