Черный Дракон

— А ты этим наслаждаешься, как я погляжу? Ну и сука же ты, в самом деле! Ведь наверняка не хуже меня знаешь слухи, что мы с Бренном — его прямые потомки? Хочешь, чтобы именно я сказала, что мой дед разрушил порядок этого мира и по указке человеческого выблядка вырезал всех эльфийских абаддонов? Так слушай, и ты тоже, парень: единственными живыми существами, способными убить абаддона, были драконы, личные слуги Беленуса. И это Блэкфир был тем, кто уничтожил их всех, до последнего ребенка, чтобы спасти от уничтожения людей. Так и начался хаос, в котором чудовища стали без разбора зачинать себе потомков, лишь бы сохранить свою кровь, а матери полукровок и сами не знали, кого носят в себе. Будущие абаддоны не знали о себе до самого своего второго рождения, а узнав, распоряжались новой силой как им только в голову взбредало. И везло, если они решали попросту скрыть ее ото всех. Мир начал погружаться в хаос, который никому уже было не под силу остановить, ну а потом… Потом пришли мы с Бренном.

Гарпия замирает, устремив невидящий взгляд куда-то вдаль, и никто из них не находит что сказать в пустоте, оставленной ее голосом. В камине оглушительно трещит смола, капли которой слизывают с поленьев языки пламени, а Амиан почему-то все никак не может выбросить из головы мысли о крошечном абаддоне, безмятежно спящем в своей кровати и даже не догадывающемся, что весь мир за пределами этого леса с самого рождения заклеймил его кровожадным монстром, которому здесь никогда не найдется места.

— Впрочем, — вдруг снова заговаривает Гарпия едва слышно, одними губами, — кое-чем я все же могу вам помочь. Я никогда не присоединюсь ни к какому восстанию сама, я не изменю себе, но я знаю тех, кто может примкнуть к тебе. И, если мои знания не слишком устарели, знаю где и как их найти. Если ничего так и не выйдет, в чем я больше чем уверена, так и знай, то я хочу остаться настолько далеко от всего этого, насколько вообще возможно. Но, если случится чудо, и у вас выйдет то, что не вышло у нас… Я хочу, чтобы мой сын жил в лучшем мире, чем этот.

Глава 22, или Сердце горы

625 год от Прибытия на Материк

Близость моря вновь неумолимо дает о себе знать. Полоса гор, раскинувшая свои объятия насколько хватало глаз и еще дальше, внушала почтение и трепет, но ни одна из них не была достаточно высока, чтобы спасти земли по эту сторону от холодной влаги Западного моря. Настоящие холода еще не успели прийти на сухие равнинные земли, что пролегли между Эрдом и Западным Хребтом, но, чем ближе становилось море, тем жестче кусал колючий и сильный ветер, пробирающий даже сквозь несколько слоев плотной одежды.

Около часа назад на их пути показался одинокий и потрепанный временем и непогодой стяг с хорошо знакомым черным драконом. Когда-то иссиня черным, сейчас — пепельно-серым.

“Вы оставляете земли Великой Империи Делориан и ступаете во владения гномов Славного Царства Двинтилий”

Уже проехав чуть вперед, Коннор с интересом оборачивается через плечо, чтобы на обратной стороне вбитого в землю знака прочесть ту же надпись, но с поменявшимися местами названиями соседствующих государств. Сперва на Всеобщем, а следом и на лаптанге — языке гномов, давным давно родившимся из Древнего языка, когда те отринули всякое наследие своих богов. Говорили, в начале своего существования, как и положено языку, сотворенному искусственно, он был до крайности прост и незатейлив, вычищенный от большинства трудностей исходного языка, но, чем больше поколений гномов сменялось под тоннами горной породы и чем дольше жили четыре народа вдали друг от друга, тем более сложным становился сам лаптанг и все более различными между собой разрастались четыре его диалекта. Доводилось Коннору слышать и о том, что при встрече гномов из разных царств те с куда большей охотой объяснялись друг с другом на Всеобщем, чем пытались понять то, что говорит их собеседник на странном и неприятном их уху диалекте другого царства.

Поднимающийся от реки густой туман не рассеивался с того самого момента, как они добрались до ее берега и продолжили путь к обители гномов, следуя по нему против течения. По одному лишь имени можно было бы подумать, что Золотой Путь — степенный младший брат Дороги Стали, спокойный и рассудительный, да и занятый ровно тем же, чем и она — доставкой гномьих умельцев с их товарами в земли имперских союзников. На деле же все было совсем не так.