Черный грифон

Почему-то вспомнились римские гладиаторы. «Идущие на смерть приветствуют тебя!». Опущенный вниз палец…

– Нет, зачем зазря добрых воев лишаться. Но мечи боевые, так что всё бывает.

Следующую неделю Платон и Молчан провели на заднем дворе. Тренировались от восхода до заката, прерываясь только на еду и сон. Время от времени прибегала Беляна, посмотреть, как идут дела, но Платон её почти сразу выгонял. Очень уж он во время схватки отвлекался, когда любимая была рядом. Зато Подана проводила с мужчинами почти всё время. Ничего не говоря, она с утра садилась на полено, иногда с чашкой. Так и сидела, а возле неё прыгали с мечами учитель Молчан и ученик его Платон.

Когда до схваток остался один день, учитель вдруг запретил своему ученику прикасаться к мечу.

– Дай рукам отдохнуть, – коротко приказал он.

Руки и вправду гудели. Платон расхаживал по двору, пытаясь одновременно думать о разных вещах.

– Молчан, а нам разве не надо регистрироваться у судей, или ещё где? – вдруг спросил он.

– Тебе ничего не надо. Тебя коназ призвал. Да и я имя твоё вписал уже давно. Отдыхай до завтра.

Но отдыхать не получалось.

– Как ты думаешь, я справлюсь? – задал Платон следующий мучавший его вопрос.

– Всё в твоих руках, – неопределённо ответил учитель. – Если будешь в себя верить, так и супротивников всех положишь.

К тому времени правила были известны. Платон уже знал, что бой продолжается до тех пор, пока один из поединщиков либо запросит пощады, либо не сможет продолжать схватку. Добиться этого можно было многими способами. Выбить оружие, уронить и приставить меч, ранить. На случай ранения, как сказал Молчан, на ристалище полагались Родовы волхвы. Как объяснила Подана, хороший волхв, служащий Роду, мог излечить почти всё, кроме смерти. Конечно, на это уходило время, но несчастные случаи с летальным исходом были очень редки.

И всё равно, Платон волновался. За последние дни он узнал, что Пётр получил своё прозвище за то, что, спрятавшись за щитом, как за створкой, лупил палицей с огромной силой. Собственно, за это его Петром и нарекли.

Братья Родины тоже были известными воинами, за ними тянулся длинный шлейф побед как на потешных ристалищах, так и в смертных боях. Третьяк, кстати, на подобные поединки выходил неодоспешенным, а иногда и вообще по пояс голым, чем снискал славу среди женского населения многих городов.

– Меч у него короткий, латинский, – объяснил Молчан всего два дня назад. – И удар быстрый. Да и сам вёрткий, куда там зайцу. Такому доспех только помеха. Его к себе тебе подпускать не след.

Но самым опасным противником полагали всё-таки Игната Феоктистова. Никто не видел его ни в одном сражении, даже в лицо парень был никому не известен. Поэтому, что ждать от него, было не ясно.

– А я смогу? – снова спросил Платон.

– Что? – не понял Молчан.

– Ну, поверить в себя. Вот ты, например, в меня веришь?

– Верю, – повысив голос ответил учитель и лицо его приняло твёрдое выражение. – И ты обязан. Иначе лучше и не суйся. В миг сомнут.

К молодым людям подошла Подана. Женщина почти неподвижно сидела рядом и про неё как-то забыли.

– Держи, – она протянула Платону большой, с половину кулака, жёлудь на аккуратной кожаной ленточке.

Платон взял подарок и теперь вертел перед собой, пытаясь понять его предназначение.

– На шею повесь, – как маленькому пояснила женщина.

Когда жёлудь свесился между заметно выросших за это время грудных плит молодого человека, продолжила.

– Теперь с тобой сама Макошь будет. Её сила тебе и скорости придаст, и внимания.

Молчан смотрел, открыв рот. Платон перевёл взгляд с женщины на товарища, затем поднял на ладони жёлудь и внимательно его оглядел.

– А меня волхвы за это не выкинут? – осторожно спросил он.

– Нет, обереги можно, – уверенно ответил Молчан. – Колдовство нельзя.

И, глянув на недоуменную физиономию друга и ученика, пихнул его локтем в бок.

– Поблагодари, дурень. Это ж какое подспорье тебе дадено!

К чести Платона сказать, от тычка в бок он закрылся инстинктивно, так что удар не прошёл. Причём, разумом он даже не сразу заметил, что друг его ударил. Молодой человек уже другими глазами посмотрел на жёлудь. Видать, и правда, в этом простом подарке что-то было. Только откуда у Поданы такое? Хотя, кто знает, чем она эти месяцы занималась.

Он бережно погладил оберег, спрятал его под рубашку и поклонился Подане. К слову, кланяться вошло в привычку ещё полгода назад. В городе все, кто были хоть как-то, хотя бы шапочно знакомы, кланялись друг другу при встрече, при благодарности, да и вообще, как казалось пришельцу из двадцатого века, по любому поводу. Как в Японии. Сначала было дико, но приходилось повторять, чтобы не прозвали невежей и не прекратили общение. А потом как-то втянулся, и, приходя к тому же горшене, заказать посуду, или столяру за мебелью, наклонял голову уже автоматически.

Платон обратил внимание, что руки перестали гудеть, осталось лишь едва заметная, и даже какая-то приятная боль при движении. Голова тоже была светлой. Неужели действует, подумал он.

Глава 3