Черный грифон

Всё выглядело совсем не так, как представлял Платон. Ему почему-то виделись ряды зрителей на уходящих вверх трибунах, длинная, утоптанная тысячами копыт, дорожка, вдоль которой установлен металлический барьер. И, конечно же, упакованные в консервы лат рыцари, несущиеся навстречу друг другу с пиками наперевес.

И ведь прекрасно знал, как оно выглядит, то ристалище. Бывал там неоднократно. Своими глазами рассматривал «Круг», как называли выложенную дубовыми чурбачками площадку. Даже однажды присутствовал на божьем суде, что проходил между двумя горожанами.

Вообще-то идея таких судов была для Платона дикой. Но, вспомнив о вековой традиции дуэлей, он успокоился. Только кивать знакомым старался отчётливее, да лучше за языком следил. Ведь те двое бились на мечах всего лишь за оскорбление, а кончилось всё смертью одного из поединщиков.

Так что, как бы ни запрещали правила, смерть витала над ристалищем очень ощутимо. Смирнов погладил жёлудь, что, не снимая, носил под рубахой. Надо же, подумал он в который раз, вроде ничего особенного, а вот так тронешь, и уверенности придаёт.

– Особенность твоего меча в чём? – спрашивал тем временем Молчан.

Платон вынырнул из размышлений и секунду смотрел на друга, вспоминая его вопрос.

– Ну, он с врагами бьётся, – неуверенно ответил.

– С врагами бьёшься ты, а Киркелин тебе помогает. Но не здесь. Не забывай, тут врагов нет, одни соперники. Так что думай.

Сразу ничего не приходило в голову. Прошла почти минута, прежде, чем Смирнов сообразил.

– Он острый! И не тупится.

– Верно. Сколько раз ты мой меч мало, что пополам не перерубал, а твоему всё ни по чём. А значит?

На этот раз Платон знал ответ.

– Можно не бояться лупить по чужому оружию.

– Верно. Если ты меч противника сломаешь, ему и драться будет нечем, так что, считай, победил.

– Да ещё жёлудь, – почти про себя добавил Смирнов.

Молчан кивнул, соглашаясь.

С этими словами они спустились с пологого холма, и Платон снова увидел знакомое место поединка. Теперь здесь было шумно, туда-сюда с деловым видом ходили люди. Над ними в три ряда возвышались двенадцать разноцветных шатров, каждый своей формы. Ещё один, огромный, как шапито, стоял в стороне, метров за двести от основной суеты.

– Это что? Цирк приехал? Или ярмарка? – непонимающе спросил Платон.

Молчан даже усмехнулся от такого вопроса.

– Поединщики съехались. – солидным тоном ответил он.

И тут же по-мальчишески указал пальцем на ближайший, полосатый красно-жёлтый.

– А это Петра Створника. Его жупел.

Платон вполуха слушал перечисление владельцев палаток. Молчан знал не многих, поэтому закончил быстро.

– А наш где?

– А ты его купил? – с ехидной усмешкой переспросил друг.

– Так что ж ты не сказал!? – взвился Платон.

– Остынь. Это же всё люди пришлые. Где им ещё остановиться? А у тебя, чай, в Калаче добрый дом с прислугой. Зачем тебе шатёр?

В общем, друг был, конечно, прав, но Платону всё равно было немного обидно. Вот выйдет он на ристалище, и будут соседи переговариваться, мол, где его шатёр? Как это нет? Бомж что ли?

А ночью, когда весь дом уже затих, а сам Смирнов давно лежал под тёплой периной и, закрыв глаза, вспоминал рассказы Молчана о противниках, случилось совершенно небывалое. Тихонько, без скрипа, приоткрылась дверь в горницу, на секунду впустив серый полумрак освещённого луной коридора. В этой неяркой мгле внутрь мелькнула неслышная тень. Тут же со стороны входа что-то тихо зашелестело.

Платон не на шутку испугался. А ну, как кто из поединщиков решит убрать тёмную лошадку ещё до соревнований? Он судорожно поводил рукой возле кровати, вспоминая, что тренировки сегодня не было, и меч, с вечера натёртый маслом, бережно опущен в вощёные для красоты ножны. Он чуть привстал на перине и собрался уже кричать, как вдруг рот ему закрыла чья-то рука.

– Тише, любый мой. Пусть никто не знает.

Платон в изумлении упал обратно на подушку.

– Ну, подвинься, пусти любимую.

По голосу было понятно, что Беляна прячет за напускной строгостью величайший в её жизни стыд. Виданое ли дело – дочь самого коназа ночью, тайком, как срамная девка, к парню побежала.

– Что же ты, – еле слышно, боясь выдать любимую голосом, прошептал он.

– Не суди. Пусть лучше так, но я всё равно твоя буду, и ничья больше. Ну, обними что ли?

И она прижалась к парню до остроты возбуждёнными сосками.

Платон обнял милую, погладил по спине, и… испугался. А вдруг сделает что-то не то, не так? Он никому, ни в прошлой жизни, ни здесь, этого не рассказывал, но… В свои двадцать три Платон Смирнов был девственником. И сейчас очень боялся, что не сможет повторить всё, что видел в порнофильмах.

Он глубоко вздохнул, собрался, как перед прыжком в воду, и поцеловал Беляну в губы. Та ответила, руки девушки заскользили по его голой спине, бокам, груди, потом бёдрам… Платон старался не отставать…

Когда сознание вернулось, молодой человек видел мир уже немного в другой плоскости. Рядом лежала его женщина. Его. Что бы дальше не случилось. И сам он тоже стал немного другим. А главное, появилась уверенность в себе.