Черный грифон

– В Москву-у… – протянул Шатун. – А я из неё, родимой. В Тобол. А что, Платон, не отужинать ли нам за одним столом? Твоё мясо, моё вино.

Смирнов оглядел своих спутников. Глаша, как всегда, стояла тихонько, стараясь не лезть лишний раз на глаза. Взгляд Демида горел предвкушением ужина, но похоже, больше мальчишке не терпелось услышать историю Шатуна. Да и что говорить, внешность у мужчины была колоритная. Обветренное, явно непривыкшее к кремам и неге лицо. Седые виски торчали из-под войлочной шапки, навроде тех, с какими в мире Платона ходили в баню. Коричневый кафтан, а сверху настолько запылённый плащ, что невозможно было определить его цвет. Сразу понятно – жизнь человека помотала. Более того, ему это нравилось, и ничего иного Шатун не желал.

– Милости прошу, – ответил Смирнов. – Мы только заселимся.

– Вы что, жить здесь собрались? – и так худое лицо мужчины вытянулось ещё сильнее.

– На ночь!

Платон проклинал свои привычки, из-за которых то и дело вворачивал непривычные в этом мире слова.

Комнату им определили одну, с одной деревянной широкой кроватью и двумя лавками вдоль стен. Каждая лавка сама по себе была неплохим спальным местом – не уже полки в плацкартном вагоне. Демид за минуту застелил одну из них. А что там стелить? Перина на ней и лежала, только расправить.

В углу висел умывальник, под ним таз. Воды в этом сооружении не было. Мальчишка ткнул рукой в носик, вопросительно посмотрел на остальных, потом вздохнул, пожал плечами, снял олейник с крючка и пошёл за водой.

Когда спустились, на столе уже исходила паром кабанья нога, стояла огромная чаша с пшённой кашей, хлеб, два кувшина вина и четыре тарелки. Шатун, уже без плаща, нетерпеливо двигал посуду.

Первое время все ели молча. Потом Платон отодвинулся от стола, шумно вздохнул, и осмотрел остальных.

Глаша ела кашу. На краю тарелки лежала одинокая подгоревшая шкурка. Девушка явно скромничала. Демид тоже наелся. Он раздобыл где-то щепочку и теперь ковырялся в зубах.

Шатун шумно допил очередную кружку, со стуком определил её на стол и обвёл общество весёлым взглядом. Остановился на Демиде, подмигнул, и без всякого вступления начал.

– Что, малец, небось, думаешь, кто же я такой? На охотника не похож, на земледельца тоже. Да и не из господ.

Никакой реакции на эти слова не последовало, но, похоже, рассказчику она была и не нужна. Он снова обвёл стол полным гордости взглядом и торжественно заявил:

– Я драконобой.

– Кто? – переспросил Платон.

Про ковбоев он знал. Это те, кто коров пасёт. Но драконобой…

– Ну, охотник на драконов, – немного разочарованно пояснил Шатун.

– А много ты драконов пришиб, дядя? – весело поинтересовался Демид.

– Семерых, – Шатун сказал это так, что ни у кого не возникло сомнений в правдивости его слов. – Сюда вот за восьмым пришёл, да, видать, поздно. Лет на сто замешкался.

Охотник рассказывал всё это, обращаясь к мальчишке. Видимо, понимал, что он самый благодарный слушатель. И вопросы задаст в нужном количестве, и восхитится где надо. Так и оказалось.

– Как так? Почему поздно? – спросил ученик. Глаза его горели.

– Заматерел змей. Огнём пыхать начал. А тут уже не моя работа, а жрецов Перуновых.

– Ты видел?

– А то! – рассказчик приосанился. – Как вот тебя сейчас. Как есть вчера утром.

– И какой он, дракон?

Рассказчик неторопливо налил себе из кувшина, шумно выпил. Потом довольным взглядом оглядел аудиторию. Платон краем глаза заметил, как к соседнему столику присели трактирщик и женщина в переднике. Похоже, жена. Они тихонько подошли, стараясь не шуметь, выдвинули лавку и синхронно опустились на неё. Трактирщица тут же достала что-то из кармана передника и сунула в рот. Ну только попкорна не хватает, подумал Смирнов.

Шатун ещё немного помолчал и обратился на этот раз не к мальчишке.

– Драконы, они древний народ, – сказал он, глядя на Платона. – Пришли в мир ещё когда не то, что людей, а и солнца-то не было. Потому и зовутся так, что кон свой до самого Ярилы-Ра начали. Сейчас, какие живы, ютятся в пещерах поглубже, потемнее да похолоднее. Чужие они на земле, хоть и летать могут. И живут вовсе не теплом солнышка, как мы, а своим, нутряным огнём. Злым и жестоким.

– А я слышала, что они умные. Прямо как люди, – подала голос Глаша.

– Умные, это да, – тут же переключился на девушку рассказчик. – Но не как люди. Скорее, как крысы. Человек, он ведь для чего живёт?

– Для радости? – осторожно спросил Демид.

Похоже было, что эту фразу он от кого-то слышал и сейчас решил блеснуть эрудицией.

– Эх, малый! – улыбнулся щербатым ртом Шатун. – Это пока ты молод, на радости тянет. А жизнь надо прожить так, чтобы о тебе хорошо вспоминали. Если помнят тебя добром пусть даже двое, считай, не зря ты небо коптил. А если многие… тут как есть на высший круг уйдёшь.

За столом воцарилось молчание. Платон думал о местной философии. Сколько вариантов смысла жизни он слышал, но этот оказался простым и почему-то близким по духу.