Черный грифон

– А мне можно, батюшка? – раздался знакомый голос.

– Во! Барышню хоть угости, жид! – тут же включился второй контролёр.

– Глаша!

Перед ним, смущённо улыбаясь, стояла и мяла в руке край красивого вышитого передника его пропажа.

– Как же ты меня нашла? Я каждый день к хорому ходил, а меня эти гады и внутрь не пускали.

– Да уж нашла. Родня моя больно шашлык хвалила. Продаёт, сказали, бородатый татарчонок на Красной очень вкусное мясо. Я и вспомнила, как ты, батюшка, такое же дома жарил.

Проверяющие как-то незаметно пропали, зато Айдар не смог спокойно стоять рядом.

– Возьми лепёшку, красавица. К его мясу самое хорошо. Бесплатно отдаю.

Глаша мило улыбнулась, взяла лепёшку и кивком поблагодарила.

– Нашли тебе постой, батюшка, – не дожевав, сказала она. – У двоюродной сестры. Так что я за тобой.

Особняк находился в районе современной Маросейки, недалеко от высокой каменной стены, которая опоясывала Китай-город в здешней Москве. Дверь открылась, и Платон вдруг почувствовал себя в родной реальности. В освещённой привычным тёплым светом прихожей стояла девушка, лет пятнадцати, в короткой, гораздо выше колен, шёлковой комбинации со сложной причёской на голове.

– Ма! Татарчонок с Красной пришёл, – крикнула она внутрь дома, после чего невозмутимо исчезла за ближайшей дверью.

Через минуту появилась женщина в возрасте чуть за тридцать в красивом шёлковом халате, расшитом драконами.

– Нас Параскева к вам послала, – неуверенно проговорила Глаша.

– А, постоялец! Ну, проходи, батюшка, будь как дома, – она улыбнулась Платону и, повернувшись, сделала пару шагов по коридору, старательно демонстрируя изгибы фигуры.

Вскорости Смирнов лежал на традиционно мягкой перине в отдельной комнате и блаженствовал. Наконец-то можно помыться в нормальных условиях, а не в Москва-реке, поесть из тарелки и поспать на кровати. Приняли его с удовольствием. Дочка подошла, внимательно, как коня на рынке, осмотрела молодого человека и обозначила поклон.

– Я Катя. А это Фёкла Марковна, мама моя. А вас как величать?

– Платон.

– А по батюшке?

– А по батюшке лучше не надо. Так проще.

– Ну, тогда ступай сюда, Платон. Здесь и гостить будешь. За постой с тебя целковый в седьмицу. И не спорь. В доме одни бабы остались, некому обеспечивать. Вот и крутимся, как можем.

Ему выделили одну из пустующих комнат, после чего Глаша резко засобиралась к себе – её хозяйке не нравилось, когда постоялица долго задерживалась. Удалось даже помыться в домовой бане и кое-как постирать исподнее. А вечером в комнату снова зашла Катя.

– Платон, ты на мессу идёшь?

– На мессу? – не понял он.

– Ну да. Вся Москва там уже. Так что, ты со мной?

Особенно никуда идти не хотелось, но желание посмотреть, кого его хозяева, не самые, между прочим, бедные люди, называют «всей Москвой», перевесило. Опять же месса.

Так, вроде, у католиков воскресные службы назывались, насколько он помнил. Но вели их с утра, в церквях…

– Катя, а где это будет?

– Как положено, в кирхе. Сам кардинал обещал быть. Ты переоденься хоть.

Платон недоуменно окинул взглядом свой гарбизон. За время пути он очень сроднился с этим костюмом. Тем более, защитные свойства толстого, многослойного кафтана проявились ещё во время учебных боёв с Молчаном.

– А что?

– Ты в этом на холопа похож. Серый, невзрачный. Будто только из хлева.

– Но у меня ничего больше нет… – Платону вдруг стало стыдно.

– О, боги! Кого к нам поселили! У него даже одежды приличной нет, – картинно вскинула руки девушка. – Пойдём, бедолага, может, тятино что пойдёт.

Целая комната в доме оказалась отдана под сундуки. Огромные, квадратные, закрытые на массивные замки, они стояли вдоль стен, оставляя неширокий проход. Катя вывернула из-под юбок связку ключей, не раздумывая открыла один из сундуков и кинула Платону красный с жёлтыми полосами сюртук.

– Вот. В этом пойдёшь, – безапелляционно заявила она.

У ворот ждала лошадь, запряжённая в возок. Молодые люди сели, и возница без слов тронулся. По дороге Платон пытался найти хоть что-то, сходное с его миром, но все дома были невысокими, чаще в два этажа, прятались за глухими деревянными заборами. Часто стена огораживала целый квартал, и тогда у ворот стояла будка охраны.

– Что за месса-то, хоть объясни. Какому богу служите? – просто так, чтобы начать разговор, спросил Смирнов.

– Тому, кого нельзя называть, – заговорщицким голосом ответила Катя.

– Это как же? – Платон вообще ничего не понял. – Кто он хоть такой, что сделал?

– Он шуйца создателя. Знаешь, поди, десницей творят, а шуей творениям последнюю красоту наводят. Так и здесь. Создатель сотворил, а он показал добро и зло, чтобы могли стать как боги.

Что-то Смирнов подобное уже слышал. Только вспомнить не мог.

Кирха очень выделялась среди прочих домов. Высокое, устремлённое вверх здание белого цвета с редкими вертикальными чёрными линиями. Наверху характерный шпиль, оканчивающийся знакомым крестом с длинной верхней перекладиной. Карет у подъезда стояло, как у Большого в день премьеры. Наряженные люди, по одному, парами, и целыми группами вливались внутрь. А внутри…