Черный грифон

Он точно знал, что больше на ночную мессу не пойдёт. Катя, стоящая рядом, полезла под юбки и достала маленькое бронзовое зеркальце с толстой ручкой. Одним движением выдернула ручку из оправы, ловко раскрутила её. На верхней части оказалась тоненькая кисточка. Миг и губы девушки густо накрашены ярко красной помадой. Она глубоко выдохнула и, будто в прорубь головой, шагнула на сцену. Смирнов с ужасом смотрел ей вслед.

Вернулась Катя с размазанной по подбородку помадой. Глаза её смотрели вниз, лицо было пунцовым. Она молча встала рядом, вытерлась платком, и замерла, не глядя на Платона. Минуту простояли молча. Тем временем на сцене буйство потихоньку сворачивалось, усталые помощники ушли, кающиеся встали по своим местам.

– Что!? – Катя внезапно зло посмотрела на спутника. – А куда деваться-то? Куда!? Ты в Москве первый день, ещё ничего не знаешь. Дурак!

Она уткнулась Платону в грудь и зарыдала.

– …и собрал он детей божьих и сказал, – вещал тем временем кардинал.

Он, как ни в чём не бывало, бодро стоял на сцене, снова воздев руки. Юпитеры подсвечивали вокруг священника яркий круг, орган создавал музыкальный фон. Прихожане в массе блаженно улыбались. Кажется, основное число выполняло обряд с удовольствием. Но, возможно, это действовал абсент.

– …ядите, сие есть плоть моя. И буду тогда я всегда с вами, а вы со мной. Пейте, сие есть кровь моя. И станем мы с вами одной крови, как одного рода.

Вновь по рядам прихожан пошёл помощник, и до Платона докатился тяжёлый запах крови. Похоже, вином и печенюшками здесь не ограничиваются, подумал он. От этих мыслей затошнило, горький ком поднялся к горлу, молодой человек зажал рот и, не глядя вокруг, выбежал на воздух.

Когда отпустило, возвращаться не стал. В голове был сумбур, мутило. Платон медленно побрёл домой.

Глава 14

Снилась ему Беляна. Они наконец-то снова обнимались и целовались. Девушка рассказывала, как она скучает одна, как ей не хватает суженого. Во сне почему-то у невесты была большая, гораздо больше привычной, и мягкая грудь. Наконец, Беляна навалилась на любимого, стало тяжело дышать, и Платон проснулся.

Рядом, отдуваясь, упала Фёкла.

– Фёкла Марковна, – с удивлением констатировал молодой человек.

Хозяйка рывком отодвинулась, но совсем чуть-чуть. Лицо её мгновенно покраснело.

– У меня же невеста, – продолжал Платон. – Я её люблю.

– А и люби, касатик, – скороговоркой заговорила женщина. – Нешто я тебе не дозволяю? Или под венец прошусь? Мне же и не надо ничего, только ласки чуток.

Пока она тараторила, Смирнов непроизвольно скосил глаза на грудь и открыл от удивления рот. Всё тело женщины пересекали синие полосы, казавшиеся в неверном свете полной Луны чёрными. Грудь, как кратеры, покрывали сморщенные следы ожогов.

– Да что тут у вас происходит!? – гневно вскричал он.

– Не кричи, касатик, не кричи, милый, – ласково попросила Фёкла. – Я тебе всё скажу. Может, пожалеешь бедную бабу. А идём в поварню.

Он поднялась, и, как была, голышом, покачивая на ходу белыми в лунном свете бёдрами, вышла из горницы. Платон поднялся, подумал, и всё-таки надел исподние штаны. Когда он вошёл на кухню, хозяйка уже сидела за столом, облачённая в шёлковый ордынский халат с драконами. В его мире такой назвали бы китайским. На столе стоял кувшин, два гранёных стеклянных стакана и краюха хлеба.

Фёкла Марковна махом хватанула свой стакан, налила ещё, и посмотрела Смирнову прямо в глаза.

– Ты что же думаешь, от хорошей жизни я к тебе в постель полезла?

Платон лишь поводил руками, не зная, что сказать.

– Ты здесь без году неделя, ещё Москвы-то не видал. А потому не тебе меня, несчастную судить. Али не видишь, две бабы в доме без хозяина, без дворовых людей? Не знаешь, поди, куда Авдей Апполинарьевич-то делся?

Молодой человек смог лишь помотать головой.

– Вот ты на мессе, чай, был? Видал?

– Да уж… лучше б не видал, – ответил тот.

– Вот и мой тако же заявил. Да ещё и вслух. Ой, Платончик, что ж за жизнь-то настала такая? Раз только муж высказался, что, мол, грязь одна на этих мессах, и он туда ни ногой. И что ты думаешь?

– Что? – заинтригованно переспросил Платон.

– И месяца не прошло, как выяснилось, что клеветал мой Авдеюшка на Василевса батюшку, а паче того, отравить его хотел. Ты подумай только! – она энергично махнула налитым стаканом, умудрившись не разлить ни капли. – Это Авдей-то? Да он не то, что отраву, взвар себе запарить не умеет. Но нет, нашлись и свидетели и винователи.

Женщина выпила, смахнула слезу, одним ловким движением налила себе ещё и вопросительно посмотрела на Платона. Тот машинально отхлебнул из стакана. Вино оказалось кисло-сладким на вкус, чуть терпким. Молодой человек в два глотка осушил свою порцию и спросил:

– А дальше что?

– Ой… – женщина поставила локти на стол, облокотила подбородок на сведённые ладони и невнятно предложила. – Ты наливай ещё, наливай. Это доброе вино, ещё от хозяина осталось.

Когда в стаканах заиграла новая порция, Фёкла Марковна взяла свой в руку и, глядя на собеседника сквозь красный фильтр налитого вина, продолжила.