Черный грифон

Обстановка напоминала концерт модной группы. Освещённый помост, вокруг которого стояли зрители. Кто-то старался пробиться поближе, кто-то общался. Некоторые были угрюмы.

– А что, стульев нет? – спросил он у Кати.

– Ты что!? Какие стулья? Мы сюда зачем пришли?

– А зачем? – Платон действительно этого не знал.

– Каяться! От греха избавляться. Вот ты деревня. Ладно, сейчас сам всё поймёшь.

Тут на сцене одновременно вспыхнули ярким огнём расставленные по краю плошки, орган выдал что-то коротко-торжественное, и в свете неровного огня перед зрителями появился почтенный седовласый мужчина без уже привычной бороды. Он был одет в белый балахон, на голове шапка, напомнившая Платону поставленное вертикально яйцо, в руке всё тот же крест.

Создавалось ощущение, что мужчина движется по тёмной сцене, освещая пространство вокруг себя. Платон обернулся. Всё верно. Сзади, за рядами фанатов, высоко на стене были установлены три привычных театральных юпитера. Именно они и подсвечивали священника.

А на сцене тем временем уже началось действо. Мужчина стоял с воздетыми вверх руками и что-то говорил. Голос звучал громко, но соседи по зрительному залу ещё не утихомирились, поэтому Платон начал разбирать слова лишь с середины фразы.

– …не согрешивши не покаетеся. А без покаяния не будет и спасения. Посему не избегать греха первейшая цель, а иметь в себе силы принять покаяние и тем самым…

– Это кто такой? – спросил Платон.

– Ты что! – возбуждённо ответила Катя. – Это же сам кардинал Виталий Мазарин.

Тем временем по рядам пошёл ещё один человек в белом. В руках у него что-то горело.

– …и принявший в себя священный огонь очистит душу от скверны, что съедает нас изнутри! – вещал тем временем кардинал на сцене.

Плошки снова загорелись, помощник с подносом ходил по рядам, и стоящие, кто смело и бесшабашно, а кто с опаской, впивали предлагаемый напиток.

Когда очередь дошла до них с Катей, то начала торопливо просвещать Платона.

– Ты огонь-то сперва затуши, а потом уже пей. А то сгореть можно.

Тут перед ним появилась горящая синим пламенем глиняная стопка граммов на сто пятьдесят. Вокруг разливался характерный горький запах полыни. Абсент, понял Платон. И, судя по всему, неразбавленный и даже без сахара.

Был у него в прошлой жизни знакомый, большой любитель экзотических напитков. Много интересного рассказал про абсент. И что входящая в его состав полынь вырабатывает галлюциноген, из-за чего настоящий напиток запретили и теперь продают лишь суррогаты. И то, что крепость его доходит до восьмидесяти градусов. Ну и показал, как правильно пить.

Платон смело ухватил глиняную стопку, накрыл её другой, дожидаясь, пока погаснет синее пламя, перевернул, переливая, чтобы не обжечь губы о горячий край, и сделал небольшой глоток.

Может быть, он бы и выпил всё, как остальные, но очень боялся опьянеть. Мало ли, разбушуется, выгонят из кирхи. Тогда лучше не попадаться Кате на глаза.

Помощник кардинала постоял некоторое время, видимо, дожидаясь, пока Платон допьёт. Потом понял, что продолжения не будет и величественно проследовал дальше.

Катя хлопнула свою порцию со сноровкой потомственного сапожника. Щёки тут же раскраснелись, от уха до уха растянулась улыбка. Некоторое время она стояла, глядя счастливыми глазами на сцену, затем повернулась к своему спутнику.

– Я же говорила, – чуть заплетающимся языком произнесла она, – что здесь хорошо.

По залу пошёл лёгкий гул. Похоже, прихожане делились впечатлениями. Кардинал снова завёл речь о покаянии. Он что-то вещал, нудно и однообразно. Платона даже начало немного клонить в сон, и молодой человек порадовался, что не осилил всю стопку.

– Так покайтесь же! – вскричал внезапно кардинал.

Зал синхронно дёрнулся. Снова заиграл орган. Катя даже начала кивать головой в такт музыке. Ей явно захорошело. Из толпы внезапно вышла молодая женщина, и, мелкими шагами, наклонив голову, двинулась на сцену. Кардинал стоял, воздев руки в небо, торжественно играл орган. По залу распространился сладковатый травяной запах.

Женщина тем временем встала на колени перед кардиналом, что-то долго ему рассказывала, а он гладил прихожанку по голове и тихо отвечал. И тут Платон понял, что дальнейшее мало похоже на покаяние. Уж больно характерные возвратно-поступательные движения начала производить голова кающейся грешницы. Она почти полностью зарылась лицом в одежды проповедника чуть ниже пояса.

– Ничего себе, покаяние, – пробормотал Платон.

Следом вышли сразу двое. Она и он. Смирнов даже удивился, он не представлял, как же они справятся, не мешая друг другу. Но к кардиналу подошли два помощника и встали рядом. Грешники двинулись на сцену потоком, занимая очередь непосредственно друг за другом. Мужчины, женщины, стояли рядом, спеша снять с себя грех таким вот нетривиальным способом.

– Ох ты ж ёшкин дезодорант, – бормотал полностью ошарашенный Платон.