На опушке показался один из людей, ушедших с Чернявским. Мадатов оставил эскадрон на Бутовича и подъехал к разведчику.
— Так что, ваше благородие, турки. Конница. Лошадей сорок, не больше. Перешли реку с той стороны, идут вроде как мы. У мыска должны встретиться...
— Хорошо. Скажешь вахмистру, пусть из леса не показывается. Управимся без вас. А когда побегут, прихватите парочку пленных. Только выбирайте поразговорчивее.
— Фома Иванович любого разговорит, — ухмыльнулся разведчик, поворачивая обратно.
Дело не дошло даже до стычки. Турецкий командир тоже выслал разведчиков, и те, едва увидев русских кавалеристов, закричали, замахали нагайками. Мадатов повёл эскадрон рысью, но кони у турок были куда лучше. Они уходили так быстро, что Валериан и не пытался преследовать, решив, что не стоит понапрасну тратить силы ни лошадиные, ни людские.
Только Чернявский со своим отборным десятком выскочил из засады, ударил сбоку рассыпавшихся по полю всадников в круглых тюрбанах и сбил нескольких неудачников. Товарищи попытались было помочь несчастным, но испугались настигавшего их Мадатова и пустились уходить через реку. На том берегу оборотились, стали у воды, оберегая брод.
Но Валериан и не думал переправляться. Также оставил взвод, чтобы турки вдруг не сунулись по изведанному уже пути, и вернулся к Чернявскому.
Разведчики уже спешились и столпились вокруг трёх пленных. Те, обезоруженные и связанные, сидели на корточках треугольником, спинами внутрь, чуть касаясь друг друга плечами. Фома, поигрывая ножом, осматривал их, оценивал, как хорошая хозяйка выбирает на птичьем дворе курицу для обеда.
— Кто начальник?! Куда шли?! Где обоз?! — крикнул Мадатов, не слезая со спины Проба.
Турки затравленно посмотрели вверх на русского командира, но промолчали.
— Не хотите мне отвечать, будете говорить с ним. Самое важное, Фома, узнай — где обоз. Полковник уверен, что где-то идёт большой караван с припасами. Только не здесь, — быстро добавил Валериан, увидев, как вахмистр берёт за шиворот самого молодого из пленных. — Уведи за кусты.
Мадатов разрешил людям спешиться и сам спустился на землю. Но не только рассёдлывать, но даже подпруги ослабить не разрешил. Отошёл к опушке и присел в тени, держа в руке повод. Проб зашёл со спины, подул в ухо, потыкал мордой в кивер. Валериан отмахнулся, не оглядываясь.
За несколько минувших недель он успел оценить подарок Чернявского. За такого коня вахмистра нужно было поить бесперебойно не менее месяца. Валериан уже намекнул Фоме, что долг свой помнит, отдаст, дай Бог только добраться живыми и невредимыми до зимних квартир. Тот ухмыльнулся и подмигнул командиру:
— Я позабочусь...
И Мадатову стало мерещиться, что вахмистр постоянно оказывается рядом при каждой стычке. Не выскакивает вперёд, но зорко «держит» эскадронному спину.
Только ли обещанное ведро ракии было тому причиной или нечто иное — Валериан толком не разобрал. Пока было некогда.
Отчаянный крик долетел от небольшой купы деревьев, лесного форпоста, куда Чернявский с помощниками отвёл захваченных турок. Валериан поморщился и тут же сам обругал себя за чувствительность, неуместную в офицере. Все говорили, что языки надо развязывать, каждый знал, как это делают в условиях полевых, но мало кто желал не то что этим заниматься, но даже присутствовать.
Показался Фома верхом. Валериан тоже взлетел на Проба и порысил навстречу вахмистру. За спиной командиры взводов поднимали солдат.
— Есть караван, — довольно крикнул Чернявский ещё не подъехав. — Верблюды. Сотни две, может быть, три. Точно не знают. Идут от большой реки, ночами. Через два дня собираются быть в Шумле...
II
Ланской сидел на поваленном стволе, слушал Мадатова и чернел:
— Почему ты вернулся, ротмистр?
Валериан растерялся:
— Приказ был узнать и... сообщить.
— И что же ты узнал, гусар, с чем ты ко мне пришёл? Что обоз идёт, знали и без тебя. Откуда — тоже, в общем, понятно. Не через горы же им ползти. А дальше?! Должен был отправить мне взвод с корнетом, а сам идти по маршруту. Искать! Искать! Искать! А теперь что же — всем полком наудачу метаться?!
Он провёл ребром ладони по развёрнутой перед ним карте слева направо, словно показывая несмышлёному офицеру, какой огромный участок нужно закрыть неполной тысяче кавалеристов Александрийского гусарского. Свободной рукой махнул подчинённому — иди, мол, не до тебя, милый, нынче...
Мадатов отошёл от полковника растерянный, и если не униженный, то уничтоженный. Он-то сам видел себя героем — нашёл, выяснил, сообщил. А теперь оказалось, что дело недоделал даже наполовину. Какие там ордена, не разжаловали бы, если вдруг решит Ланской, что командир четвёртого эскадрона попросту испугался отрываться надолго, заходить так далеко.
— Вам не огорчаться, ротмистр, вам приготовиться. — Подполковник Приовский догнал своего офицера. — Ошибка, Мадатов. Все мы ошибка. Каждый... И корнет, и фельдмаршал. Корнет — маленькая ошибка, но частая. Фельдмаршал редко, но очень помногу... Ступайте-ка в эскадрон. Приказываю: не думать, но отдохнуть. Ещё полчаса и — наконь.