Черный Иркут

Литературная «Иркутская стенка» уже на наших глазах повзрослела, «забурела», почти все встроились в привычную, натоптанную колею, никто из вчерашних молодых и обещающих по собственной воле не отказался от предложенных званий, наград и чинов, поскольку не ими была придумана система оценок, поощрений для творческих людей. Скорее наоборот, с некоторой ревностью следили за успехами сотоварищей по перу, поскольку в том поприще, которое было ими выбрано, не было пределов совершенству: ищи, экспериментируй, учись, преодолевай, страдай, терпи, переживай, восхищайся, и конечным мерилом всему, что ты сделал, являешься ты себе сам. На этом построен мир. Из детства пришло правило: дают — бери! Но тут же напоминали: смотри, кто даёт и что требует взамен. Говорят: кому много дано, с того и спрос особый. Брать — легко, отдавать — тяжело. Вот на этом-то оселке всё ломается и всё проверяется. И всё же среди писателей я помню одного, который отказался. Он был из «стенки» военных лейтенантов, пришедших в литературу после войны. После расстрела Белого дома Юрий Васильевич Бондарев отказался получать орден из рук Бориса Ельцина. Та наша «Иркутская стенка» не заметила, что на смену ей подросла другая: Валентина Сидоренко, Анатолий Байбородин, Владимир Скиф, Анатолий Горбунов, Василий Козлов, Татьяна Суровцева, Владимир Максимов, Александр Лаптев. Но это произошло позже, когда в той первой знаменитой «Стенке» не стало Вампилова; его уход был для Иркутска, да и для всех нас невосполнимой потерей.

У попавших в начальство, ещё недавно бывших молодыми, отношение ко мне, да и к Валентине Сидоренко, которая вместе со мной участвовала в седьмом Всесоюзном совещании и была признана одной из лучших, оставалось прежним: молодо-зелено, и «Быков нам не указ! Ну сказали о вас в москвах — что из того? Идите и докажите, что вы соответствуете той полке, на которую вас поставили».

На том памятном для меня московском совещании я познакомился не только с Василем Быковым, но и с другими писателями-фронтовиками: Юрием Бондаревым, Евгением Носовым и Виктором Астафьевым. Все они, кто в большей, а кто в меньшей степени, сыграли свою роль в моей жизни. Василь Быков дал мне рекомендацию в Союз писателей. В Москве на приёмной комиссии, несмотря на то что к тому времени я стал единственным писателем от Иркутской области, награждённым премией Ленинского комсомола, мне неожиданно завернули документы.

— Ну что, надеюсь, ты всё понял? — узнав о результатах голосования, сказали мне в Иркутске. — Как говорится, до Москвы далеко, а до Бога высоко.

Узнав о случившемся, Василь Быков написал апелляцию секретарю Союза писателей России Юрию Васильевичу Бондареву. Мы встретились с Юрием Васильевичем в Москве, он, улыбнувшись, сказал, что начинающего писателя в его жизни ожидают не только розы, но и шипы.

— Ваши земляки посчитали, что премии Ленинского комсомола дают не за взятие городов, а за выслугу годов, — пошутил он. — Они ошибаются, и мы их поправим.

И действительно, на очередном заседании секретариата Бондарев попросил пересмотреть решение приёмной комиссии, и в конечном итоге, с опозданием на два года, я получил писательский билет.

Да, бывало и такое, из песни, как говорится, слов не выкинешь. Каково же было моё удивление, когда, узнав о непростой для меня ситуации, на одном из пленумов ко мне подошёл Евгений Иванович Носов и предложил переехать к ним в Курск.

— Дадим тебе трёхкомнатную квартиру. В Курске есть аэродром, можешь летать и у нас. А лучше бросай штурвал, садись за стол и пиши!

Я не поехал. Расстаться с Иркутском? Нет и ещё раз нет!

На другой год после совещания молодых заведующий сектором по работе с творческой молодёжью отдела культуры ЦК ВЛКСМ Михаил Кизилов вместе с ответственным секретарём по работе с молодыми писателями Юрием Александровичем Лопусовым собрали нас в Свердловске, и там я впервые увидел первого секретаря обкома Бориса Ельцина, на которого, используя его честолюбие и несомненные таранные способности, вскоре сделают ставку те, кто ненавидел Россию. И готовить его начали загодя. И они приехали вместе с нами — посмотреть, послушать, нарисовать образ уральского богатыря, который денно и нощно борется с ненавистными партократами. Ельцин пригласил нас к себе, даже прочитал стихи Михаила Зайцева. И мы заглотили наживку: вроде бы мужик ничего, неравнодушен к слову, достаточно молод и не чета шлёпающему губами Брежневу. Прощаясь, он подарил каждому альбом «Шедевры каслинского литья» с дорогим рубиновым значком Свердловской области на обложке. Тогда мы и предположить не могли, что очень скоро таран сделает своё дело: пробьёт Кремлёвскую стену, с наслаждением примется денно и нощно разрушать ту страну, которую не создавал. Заодно пустит под откос всех нас, пишущих и читающих, отправит в буквальном смысле этого слова по миру.

Но это будет позже.