Черный Карлик. Легенда о Монтрозе

— Ручаюсь вам жизнью, душой своей, — продолжал Ратклифф, усиливая голос, по мере того как она отъезжала все дальше, — вы ничем не рискуете, решительно ничем!

Глава XVI

…Время и печали

Свою печать на эту душу клали;
Но если время нужною рукой
Ему воздаст за прежние страданья,
Смягчится в нем и боль воспоминанья
И возвратит душе его покой.

Старинная баллада

Мало-помалу голос Ратклиффа замер в отдалении. Изабелла ничего более не слышала, но, оборачиваясь несколько раз, она все-таки могла рассмотреть его фигуру, и это ободряло ее. Вскоре, однако, надвигавшаяся темнота скрыла от нее и это утешительное зрелище. При последнем свете сумерек она очутилась перед хижиной отшельника.

Два раза протягивала она руку к двери и дважды отдергивала ее; наконец решила стукнуть, но так слабо, что биение ее собственного сердца заглушило этот стук. Тогда она стукнула крепче, потом начала повторять удары, учащая их; ею овладело опасение, что не удастся добиться того покровительства, от которого, со слов Ратклиффа, она ожидала так многого, и этот страх пересиливал тот ужас, который внушал ей безобразный вид этого странного покровителя. Наконец она стала громко звать карлика по имени, умоляя отпереть ей дверь.

— Что за жалкая тварь ищет здесь пристанища? — послышался ужасающий голос отшельника. — Ступай прочь! Если болотной птице нужен приют, она ищет его не в гнезде ночного хищника.

— Я пришла к вам, дедушка, — сказала Изабелла, — в крайнюю минуту отчаяния, как вы сами приказали, когда обещали, что ваше сердце и ваша дверь откроются перед моим несчастьем. Я только опасаюсь…

— Ага, — сказал отшельник, — значит, ты — Изабелла Вэр? Чем же ты это докажешь?

— Я принесла вам обратно ту розу, что вы мне дали; она, точно, не успела высохнуть, как меня постигла страшная судьба, предсказанная вами!

— Ну, коли ты принесла залог, — сказал карлик, — то и я сдержу свое слово. Сердце и дверь, запертые для остального человечества, откроются для тебя и для твоих печалей!

Она услышала, как он стал расхаживать внутри домика, потом зажег огонь. Дверные засовы один за другим отодвинулись, и сердце Изабеллы билось все тревожнее по мере того, как уничтожались преграды между нею и хозяином жилища.

Дверь распахнулась, и отшельник появился перед ней, держа в руке железную лампу, осветившую его нескладную фигуру и суровые черты.

— Войди, дочь скорби, — сказал он, — войди в жилище страдания!

Она вошла и, осторожно озираясь, с ужасом заметила, что карлик, поставив лампу на стол, первым делом стал задвигать многочисленные болты, запиравшие изнутри вход в его жилище.

Услыхав визг этих зловещих задвижек, она вздрогнула и вся сжалась; но, вспомнив о предостережении Ратклиффа, постаралась и виду не показать, до чего ей страшно.

Лампа скудно освещала комнату своим трепещущим пламенем, но отшельник, почти не глядя на Изабеллу, движением руки пригласил ее присесть на низкую скамью у камина, а сам поспешил зажечь на очаге охапку сухого бурьяна, который мигом запылал и осветил всю хижину. По одну сторону камина тянулись деревянные полки, на них лежали книги, связки сушеных трав, пара деревянных чашек, тарелки; по другую сторону очага разместились несколько обыкновенных земледельческих орудий, плотничьих и механических инструментов. Там, где должна была стоять кровать, было нечто вроде деревянной рамы или плоского ящика, на дне которого были насыпаны сухой мох и тростник, служившие жесткой постелью отшельнику. Все пространство внутри хижины было не более десяти футов в длину и шести в ширину; помимо упомянутых предметов, вся меблировка состояла из одного стола и двух стульев, срубленных из самого простого дерева.

В этом-то тесном помещении очутилась Изабелла с глазу на глаз с человеком, странная история которого была далеко не успокаивающего свойства, а крайнее уродство и страшное лицо внушали почти суеверный ужас. Он сел против нее на другой стул и, сдвинув свои лохматые брови над проницательными черными глазами, смотрел на нее исподлобья, не говоря ни слова, но, по-видимому, взволнованный множеством противоположных чувств. По другую сторону очага сидела Изабелла, бледная как смерть; ее длинные волосы, отсыревшие от вечерней росы, распустились и покрывали ее грудь и плечи, подобно тому как влажные вымпелы висят на корабельной мачте, после того как буря миновала, прибив корабль к берегу. Карлик первым нарушил молчание, внезапно и резко обратившись к ней с вопросом:

— Женщина, что привело тебя сюда?

— Опасность, угрожающая моему отцу, и ваше собственное приказание, — ответила она тихо, но твердо.

— И ты надеешься, что я помогу тебе?

— Если в вашей власти оказать мне помощь, — отвечала она тем же тоном кроткой покорности.