Черный хлеб

Вот и дом. Вернее, то, что когда-то было домом. Вокруг черным-черно. Копошится в пепле ветер, еще дымятся обглоданные огнем бревна. Черной шелухой осыпаются с вяза обгоревшие листья. Тоска, скорбь, как на кладбище. Приготовленные для потолка и пола новые доски каким-то чудом уцелели. Рядом с ними Шеркей заметил забытое кем-то ведро. Подошел, глянул: оказалось, что ведро его собственное. И немного просветлело в душе: все-таки осталось что-то от прошлой жизни, не погибла она целиком. Из этого ведра любила умываться Сайдэ. Сэлиме носила в нем воду. Ручка сплетена из кудели. Это работа Шеркея. Теперь он станет беречь это ведро, как самую дорогую, священную вещь, только сам будет пользоваться им.

Шеркей заглянул в ведро. В ведре вода отразила незнакомое лицо. Кто же это? Он оглянулся, рядом никого не было. Да ведь это он сам, Шеркей! Вот он каков без бороды и усов! Совсем не старый. Жить еще да жить… Лицо в воде слегка улыбнулось, опять стало серьезным, но в глазах и в уголках тесно сжатых губ таилась усмешка, будто в душе Шеркей подсмеивался над кем-то: что, мол, не вышло по-твоему, жив я, знай наших.

Что ж, и узнают еще люди Шеркея. Не так-то просто сломать его. Вон вяз без листьев стоит. Но корни дерева глубоко в земле, и весной оно снова покроется веселой пышной листвой. Так и Шеркей. Не травинка он, у какой корешок с ноготок. Не выдернешь Шеркея из жизни. Крепко врос он в нее. Людям, конечно, кажется, что конец ему пришел. Глупы они, люди. Это не конец, а только начало жизни Шеркея. За битого двух небитых дают. Вырастет на этом пепелище дом, какого еще никогда не видели в Утламыше, заржут еще в конюшне красавцы вороные. И не только вороные — и гнедые, и серые, и белые в яблоках — всех мастей. Замычат коровы, заблеют бараны, затрещат закрома от хлеба. Если не умер Шеркей, видя, как превращалось в пепел его добро, то, значит, суждено ему нажить новое, в сто раз большее. Дайте только срок. Сбудется это. Теперь Шеркею терять нечего, все потеряно. Вот и хорошо, не нужно будет назад оглядываться. Когда озираешься, всегда споткнешься. И идти с легкой ношей лучше. На крутую гору с сундуком на спине не взберешься. А Шеркею надо долезть до самой макушки. На меньшее он не согласен. Хватит печалиться, надо за дело браться.

Шеркей отошел от ведра, окинул цепким взглядом свои владения, закатал рукава. С чего начать? Может быть, картошку из-под пола выкопать? Испеклась, наверно, под золой. Но это не беда. Варить не нужно. Облупил кожурку — и готово, ешь на здоровье. И с кожуркой проглотишь — желудок не продырявится. Не гвоздь ведь, а картошка. А вот и гвоздик лежит. Гвоздик-то настоящий, железный.

Шеркей поднял его, соскоблил ногтем радужную окалину. Откуда он, что им было прибито? Перед прошлой пасхой Шеркей точно таким же укрепил расшатавшийся оконный наличник. Может, тот самый и есть? Шеркей начал внимательно рассматривать находку, словно она могла сыграть какую-то особо важную роль в его дальнейшей жизни. Вертел-вертел, надавил посильнее пальцами, и гвоздик с легким треском переломился. Шеркей презрительно ухмыльнулся: «Побыл в огне — и конец. А я вот нет». Он размахнулся и запустил обломками гвоздя в собак, которые копались в груде обугленного хлама.

— Пошли вон! Я вас!

Пришел сосед Пикмурза, потом — Шерип. Взялись вместе с Шеркеем за лопаты, начали убирать мусор. Вскоре к ним присоединился Элендей, пришедший вместе с Тимруком и Ильясом. До обеда они уже оградили пепелище досками. Потом Элендей начал рыться в том месте, где был подпол.

— Картошку хочешь выкопать? — спросил Шеркей. — Осторожней только, а то искрошишь всю.

Элендей оперся на лопату, улыбнулся:

— Нет, не картошку. Хочу еще раз счастье попытать. Если хочешь знать, нет здесь такого места, где не побывала бы моя лопата.

Шеркей не понял, о чем говорит брат.

— Ты слышишь? — повторил Элендей. — Все здесь перерыл я.

— А зачем, зачем?

— Иль не догадываешься? В дурь попер. Клад отцовский искал. Ох и попыхтел!

— Нашел? — съехидничал Шеркей.

— Ха! Попробуй-ка сам. Мозоли нашел да ломоту в крестце. Подальше бы порыл — мог бы и грыжу отыскать. Глупая башка пустое дело найдет.

Шеркею вспомнилось, сколько он переволновался, когда вверх дном перевернули погреб, голову чуть не сломал, стараясь разгадать, чьих рук это дело. Грешил на Тимрука, а оказывается, это брат клад искал. «Копай, копай, — проговорил про себя Шеркей. — Яма мне для землянки пригодится». Хотя землянка ему ни к чему. Можно соорудить маленький домик из старой бани. Семья теперь маленькая, уместится и в такой шкатулочке. Тимрука завтра же надо послать за мхом. Они же с Элендеем разберут баньку, а через денька два-три, глядишь, и новоселье можно справлять.