Черный хлеб

Перед Синзе каждый, будь то младенец или старик, должен семь раз искупаться в реке или озере. Считается, что это предохраняет от всех недугов и болезней.

В праздничные дни люди с утра выходят на улицу и гуляют до темноты. В избах могут оставаться только дряхлые старики и старухи, которые не в силах двигать ногами, да грудные дети. Того, кто не выходит, выводят силой. Если не почитать Синзе, говорят старики, будет плохой урожай: или засуха случится, или град побьет посевы, или еще какая-нибудь напасть нагрянет.

Молодежь над этим не задумывается — ее привлекает возможность весело провести время, порезвиться в хороводах, похвастать своими обновками. Во время гулянья парни присматривают себе подруг, девушки — дружков.

В Утламыше первыми начинают праздновать дети. Рано утром они выбегают на улицу и веселыми криками возвещают о приходе долгожданного Синзе. Вслед за ними выходят взрослые. Молодежь играет в лапту, в бабки, пробует силу на ремнях. С каждой минутой становится все многолюднее, громче звучат песни, звенит смех.

Все — в белых праздничных нарядах, мужчины — обязательно с непокрытой головой. Все выходят с ведрами.

На каждой улице есть распорядитель праздника. На Нагорной, где живет Шеркей, этого почетного звания удостоен Васюк Тонкош. С перекинутым через плечо белым узорчатым полотенцем, с большим деревянным ведром в руке он важно появляется перед толпой. Его сопровождают два помощника.

Распорядитель почтительно приветствует вернувшихся с малого чукления стариков и торжественно, неторопливо направляется вдоль улицы. Все движутся вслед.

Рядом с Васюком шагают Нямась и сын Узалука Эпелюк, которым не хватило терпения дождаться, пока процессия подойдет к их домам.

— А где Хемит? — справляется распорядитель.

— Тут я, — откликается кряжистый кривоногий парень.

— Назначаю тебя главным поливальщиком.

Лицо Хемита расплывается в довольной улыбке.

Из узкого переулка показалась повозка. Опасливо присматриваясь к приближающейся толпе, возчик свернул с середины улицы и остановил лошаденку рядом с одним из домов.

— А ведь это мижер! — обрадовался распорядитель.

— Интересно, в такой день и он у нас в деревне…

— Как? Мижер в Утламыше, да еще в такой день?

— Ну да! Это кожевник из Какерли.

— Да как он посмел появиться у нас, когда мы празднуем Синзе? — грозно воскликнул Васюк и поманил пальцем непрошеного гостя.

Тот покорно слез с телеги, приблизился. В правой руке он крепко сжимал кнут.

— Так, — многозначительно прогнусавил Нямась, пронзительно взглянув в испуганно моргавшие глаза проезжего. — Скажи, мижер, зачем ты тут, в шерстяные лапти обут? Ты ведь в подполе живешь, пироги из глины жрешь!

— Братец Нямась! Из Буинска я еду, с базара. Не гневайся! — жалобно взмолился кожевник, тряся тощей бороденкой.

— Что?! Повтори, что ты сказал! Я — тебе братец?! — Нямась вскинул ведро и выплеснул воду на голову мижера. Тот рванулся в сторону, но сразу же попал под струи воды из ведер Хемита и Эпелюка. Начали поливать и другие. Мижер замахнулся кнутом, но Хемит ловко выхватил его и, переломив рукоятку о колено, кинул через забор.

Видя, что сопротивление бесполезно, кожевник втянул голову в плечи, сгорбился и закрутился на месте под потоками ледяной воды. Сквозь прилипшую к телу рубашку резко проступали худые лопатки, рот судорожно хватал воздух, рыженькие усы горестно обвисли, по морщинистым щекам, словно слезы, скатывались капли.

— Так его, так его! А ну-ка еще! — подзадоривал Нямась. — Чувствовалось, что для него происходящее сейчас не просто озорная забава, ему доставляло удовольствие унижать человека другого племени.

— Довольно, пожалуй! А то воды в колодцах не хватит, — смилостивился распорядитель. — А ты, мижер, убирайся поскорее восвояси. Да не вздумай еще раз приехать на Синзе. И своим всем закажи!

— Билем, билем[23], — тихо проговорил пострадавший дрожащим от озноба голосом и, отряхиваясь, поплелся к телеге.

Шествие приближалось ко двору Шеркея. Ильяс отделился от ватаги ребятишек, стремительно подбежал к матери, которая сидела у вяза и лузгала семечки.

— А где же папа? — тревожно спросил он. — Подходят ведь! А он все еще не на улице.

— Сто раз я уже говорила ему, язык устал. И про мижера сказала — ничего не помогает. Беги к нему, предупреди.

Сайдэ тоже пошла к дому.

Мальчуган отыскал отца под навесом сарая. Шеркей строгал какую-то деревяшку.

— Папа, папа! Иди скорей!

Но толпа уже стояла у ограды.

— Шеркей!

— Где Шеркей?

— Да вон он! Из-под навеса выходит!

Васюк со своими помощниками и Нямась распахнули ворота, вбежала во двор.

— Ты что это? Даже белой рубашки не надел!

— Э, да он ведь и работал еще! Ось для телеги мастерил! — закричал кривой Кутус, уже заглянувший под навес.

— Вот ябеда, — шепнул под нос Шеркей и начал оправдываться: — Если Синзе, значит, и сиди сложа руки? Так выходит, так? А дел-то, дел-то вон сколько! Попробуй все успеть!

— Вода в твоем колодце свежая? Не застоялась?

— Ну что ты, право, Васюк… Нельзя так, нельзя… — поежился Шеркей, увидев, как люди побежали к колодцу.