Читаем Черный хлеб полностью

Тухтар смотрел как завороженный. Его так и подмывало попросить у Капкая молот и самому приняться за дело. «Взял бы меня кузнец в ученики, — подумал парень, — вот бы здорово было!»

— Ну, видал, как работает мой отец? — спросил Володя Ильяса, замершего в двери кузницы.

— Ага! Очень интересно! А железо-то раскаленное, как хлеб, мнется. Как глина. Что хочешь можно сделать из него.

— Теперь айда к нам домой! — пригласил его Володя.

У входа в сени играла со щенятами серая собака. Щенята, смешно повиливая хвостами, бросились к мальчикам. Мать настороженно поднялась, ее желтоватые глаза недоверчиво поглядывали на Ильяса. Уши у собаки длинные, широкие, точно меховые рукавицы. Ноги голенастые, туловище поджарое, морда вытянутая, заостренная.

— Найда! — ласково позвал Володя.

Собака медленно двинулась к нему. Ильяс испуганно попятился.

— Не бойся! Она не тронет. Знаешь, какая умная — охотничья.

— Ну? Вот здорово! И маленькие тоже охотничьи? Красивые какие, ласковые.

— Конечно, охотничьи! Ведь это ее дети.

— А зачем вам столько собак?

— Да жалко отрывать щенят от матери. Пусть живут вместе, веселей им так. Но если хочешь, возьми одного себе.

Ильяс задумался, огорченно вздохнул. Ему вспомнился убитый отцом кот. Тоже красивый был и ласковый. Все равно не пожалел его отец. «Но ведь щенка можно держать у Тухтара», — решил мальчик и сказал:

— Возьму обязательно. На охоту буду ходить. А от отца тебе не попадет, не заругает он тебя?

— Что ты! Бери, бери. Охотиться он будет хорошо. Думаешь, сколько этой зимой Найда зайцев поймала? Восемь штук! Во какие! — Володя во весь размах раздвинул руки, потом нагнулся, поднял с земли щепку и бросил ее: — Найда!

Собака кинулась за щепкой, вслед за ней наперегонки помчались щенята. Обнюхав щепку, Найда подождала их. Подбежавший первым щенок схватил щепку зубами и принес Володе. Найда довольно замахала пушистым хвостом.

— Видал?

Ильяс слова не мог вымолвить от восхищения.

— Когда пойдешь домой, возьми вот этого щенка. У него на ухе черное пятно. Запомни.

Они вошли в сени. Здесь было чисто, прохладно. Пахло свежевымытыми полами и полевыми цветами. За маленьким столом сестра Володи читала книгу.

— Аня! Это Ильяс пришел ко мне.

Девушка подняла голову, окинула взглядом мальчика. Ильяс застеснялся, хотел поздороваться, но смутился окончательно.

— Ильяс? Хорошее имя. Можно называть Илюшей. Сколько тебе лет? Семь? Значит, в школу в этом году пойдешь?

— Конечно, пойдет! — уверенно ответил Володя.

— Да не знаю я еще ничего про школу. То ли буду учиться, то ли нет… Дома никто не говорил про это, — проговорил Ильяс.

— Обязательно надо учиться, обязательно пойдешь! — настаивал Володя.

— А что там делают?

— Читать научат, писать, считать. Знаешь, как интересно читать книги? Не оторвешься! Аня, прочти нам про Руслана и Людмилу!

— Но ведь Илюша не знает русского языка.

— Тогда расскажи по-чувашски.

Девушка встала, поправила платье, подошла к ребятам. Ильяс почувствовал на своем плече ее теплую ладонь и смутился еще больше. Аня сказала:

— Пошли в сад!

Перед домом был небольшой палисадник, густо засаженный цветами. Ильяс с любопытством разглядывал их — никогда еще не видел он таких красивых и крупных цветов. Они были самой разнообразной окраски — аж рябило в глазах.

Тихонько жужжали пчелы, басовито гудели бархатистые шмели.

Аня усадила ребят на лавочку и вернулась в избу. Через минуту она пришла с книгой.

Сказка о Руслане и Людмиле была очень интересной. Ильяс жадно ловил каждое слово.

Иногда Аня, забыв что-нибудь, раскрывала книгу и читала по-русски. Володя повторял вслед за ней на память. Ильяс не понимал смысла произносимых девушкой слов, но все равно слушал с удовольствием. По-русски сказка звучала, как красивая песня.

«Счастливый Володя, — позавидовал мальчик. — Каждый день ему читают книги». Ильясу очень захотелось выучиться русскому языку и научиться читать и писать.

Когда Аня кончила рассказывать, он робко спросил:

— Можно мне приходить к вам каждый день слушать сказки?

— Конечно! Приходи, когда захочешь! — ободряюще улыбнулась девушка. — Я другие книги почитаю. И Володя тебе может сказки рассказывать, если я буду занята. Он их наизусть знает.

— Приходи, приходи! Я и про золотую рыбку расскажу, и про царя Салтана! — подхватил Володя.

Аню позвала мать. Ильяс начал прощаться.

— Борона уже готова, наверно. Если Тухтар задержится, то ему от отца попадет. Сердитый нынче отец. Околдовать нас хотели. Беду к нашему дому приманивали. Но мы позвали другую колдунью, какая добро приваживает. Ох, что она делала, когда злых духов выгоняла! Плевалась на них, веником, кочергой била! Страсть!

— А мой папа говорит, что колдуны и колдуньи только в сказках бывают.

— Да ведь я сам видел, своими глазами. И все наши тоже.

Володя верил и не верил. Коли отец сказал, значит, правда. Он все знает. Но ведь было бы очень интересно, если бы колдуны существовали взаправду.

— Ты приходи к нам завтра. Обязательно! Ладно, Ильяс? Расскажешь все поподробней. А я тебе разные книги покажу. У Ани много. С картинками есть. Придешь? В школу вместе будем ходить. Ты скажи матери.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза
Утренний свет
Утренний свет

В книгу Надежды Чертовой входят три повести о женщинах, написанные ею в разные годы: «Третья Клавдия», «Утренний свет», «Саргассово море».Действие повести «Третья Клавдия» происходит в годы Отечественной войны. Хроменькая телеграфистка Клавдия совсем не хочет, чтобы ее жалели, а судьбу ее считали «горькой». Она любит, хочет быть любимой, хочет бороться с врагом вместе с человеком, которого любит. И она уходит в партизаны.Героиня повести «Утренний свет» Вера потеряла на войне сына. Маленькая дочка, связанные с ней заботы помогают Вере обрести душевное равновесие, восстановить жизненные силы.Трагична судьба работницы Катерины Лавровой, чью душу пытались уловить в свои сети «утешители» из баптистской общины. Борьбе за Катерину, за ее возвращение к жизни посвящена повесть «Саргассово море».

Надежда Васильевна Чертова

Проза / Советская классическая проза
Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман