Читаем Черный хлеб полностью

Сайдэ в эту ночь так и не сомкнула глаз. Думы о судьбе дочери отгоняли сон. К утру она твердо решила поговорить с деверем, и сделать это немедленно.

16. БРАТЬЯ РОДНЫЕ

Элендей нисколько не удивился тому, о чем по секрету ему поведала Сайдэ. Он сам давно заметил, что племяннице нравится Тухтар, и в душе одобрил ее выбор. Его не смущала бедность Тухтара. Богатство — не здоровье, нажить можно. Главное — любили бы друг друга. Тухтар — парень толковый, трудолюбивый, день за днем, год за годом — и обзаведется всем, что необходимо крестьянину. Если поженятся, Элендей им телку подарит. И еще чем-нибудь пособит по возможности. Но как уломать Шеркея? Тут нужен тонкий подход. Лучше всего поговорить с ним невзначай, между делом, и не показывать, что действуешь по поручению Сэлиме и Сайдэ.

Обычно Шеркей каждый день наведывался к брату. Но вот уже который день он не появлялся. На пятый день после разговора с Сайдэ, когда Элендей подумывал уже сам направиться к нему, он пришел.

Выглядел он плохо. Осунулся, побледнел, в глазах лихорадочный огонек.

— Хворал либо? — спросил Элендей.

— Нет, так просто, бессонница привязалась.

— Да что ты, старик, что ли? Это они глаз сомкнуть не могут.

— Ума не приложу. Не спится — и все.

Пока жена Элендея Незихва собирала на стол, Шеркей рассказал, что собирается ставить новый дом. С лесом дело уже на мази: целая делянка куплена у Узалука. Теперь нужно рубить и вывозить. Только вот рабочих нанимать дорого, вот если бы кто помог в этом деле.

— Конечно, подсоблю, — сказал Элендей. — Кто же тебе еще поможет, если не я. Когда рубить думаешь?

— До снега все свалить надо, а по первопутку привезти.

— Ты, брат, осени не дожидайся, — посоветовал Элендей. — Отжались, отмолотились — чего же время тянуть? На этих днях и махнем в лес. Далеко делянку дали?

— Да нет, поблизости. Сам не видел, но говорят, что делянка добрая. Сруба на два вроде хватит.

— Ого-го! На какие же шиши купил ты ее? Ведь говорил, концов с концами свести не можешь?

— Обошелся, обошелся… Так вот как-то получилось. Сам дивлюсь, — промямлил под нос Шеркей.

— Ничего себе обошелся! На целую делянку размахнулся! Да на какую! Два сруба! Ну ловкач! Видать, что-нибудь продал?

Элендей с недоверием поглядел на старшего брата, тот нагнулся и стал старательно почесывать щиколотку правой, потом левой ноги.

— Скажешь еще… Что мне продавать? Лошадь последнюю?

— Не продал, так еще лучше. Подвигайся к столу. Пивцо есть. И пожевать что-нибудь найдется. Главное — соль и ножик есть. Выпьем за твою удачу. От души радуюсь.

Выпили. Захрустели на зубах только что сорванные с грядки огурцы. После второй чарки отведали творожного масла.

Лицо Шеркея порозовело, складки на лбу стали не такими резкими, глаза потеплели.

— Да… — задумчиво произнес Элендей, подвигаясь поближе к брату. — Улыбнулась тебе судьба. Теперь дела твои пойдут в гору! Тимрук настоящим мужиком скоро будет. Ильяс тоже в помощники набивается. Живи да радуйся!.. Как пиво-то? Вроде удалось. Пей, пей на здоровье. Еще кувшин выставлю. Да и Сэлиме тоже… Слушай-ка, что я скажу о ней…

— Ну? — Шеркей со стуком поставил недопитый ковш на стол и рывком подался к брату.

— Эка ты пугливый какой! Побледнел аж.

— С прошлого разговора с тобой таким стал.

— Не робей! Прошлый раз я о другом толковал. А сейчас порадовать тебя хочу. Двойная удача тебе выпала. Счастливая дочь твоя будет. Голову даю на отсечение!

— Не пойму, не пойму, к чему ты клонишь.

— Тут и понимать ничего не надо. Большой мудрости не требуется. Проще пареной репы. Грудной ребенок разберется. Пришла пора нашей птичке свое гнездышко вить, птенчиков растить деду Шеркею на утеху. А я сватом ее буду. Иль плох?

Элендей приосанился, выпятил, как солдат на смотру, грудь, браво расправил усы.

— Нашел чем удивить!

Шеркей вылез из-за стола, затоптался по комнате. Брат закурил трубку.

— Хватит тебе приплясывать! Садись, выпей со сватом еще ковшичек-другой.

— Любишь, любишь ты язык чесать да зубы скалить. Тогда приходил, наплел такого, что сердце перевернулось. Теперь вот опять, опять…

Шеркей неловко опустился на стул, собрал со стола крошки, начал скатывать их в шарик.

— Заладил одно: в прошлый раз, в прошлый раз. Плюнуть на то надо.

Элендей хотел смачно плюнуть, но, покосившись на Незихву, проглотил слюну.

— Забудь о том разговоре. Теперь все уладится. Посмотри, как мы с Незихвой живем. Дай бог каждому! А почему? Потому, что по любви поженились. Вот так и Сэлиме замуж выйдет. Да не маши ты ручищей. Не шучу я.

Шеркей сунул в рот хлебный шарик, проглотил, не разжевав. Потом подозрительно осмотрелся, хотя хорошо знал, что в доме только свои. Наклонившись к брату, еле разжимая губы, спросил:

— От чьего же, от чьего же имени ты оказываешь нам честь, честь, дорогой сват?

— Жених что надо! Такой же, как мы с тобой. Нашего, крестьянского, ржаного роду-племени. Руки золотые. Сердце тоже. И лицом и всем прочим удался. А в Сэлиме души не чает. И она в нем! Плохо разве?

— Ну хватит, хватит плести околесицу, зубы заговаривать. «Жених, жених, души не чает!» Нет такого у моей дочери!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза
Утренний свет
Утренний свет

В книгу Надежды Чертовой входят три повести о женщинах, написанные ею в разные годы: «Третья Клавдия», «Утренний свет», «Саргассово море».Действие повести «Третья Клавдия» происходит в годы Отечественной войны. Хроменькая телеграфистка Клавдия совсем не хочет, чтобы ее жалели, а судьбу ее считали «горькой». Она любит, хочет быть любимой, хочет бороться с врагом вместе с человеком, которого любит. И она уходит в партизаны.Героиня повести «Утренний свет» Вера потеряла на войне сына. Маленькая дочка, связанные с ней заботы помогают Вере обрести душевное равновесие, восстановить жизненные силы.Трагична судьба работницы Катерины Лавровой, чью душу пытались уловить в свои сети «утешители» из баптистской общины. Борьбе за Катерину, за ее возвращение к жизни посвящена повесть «Саргассово море».

Надежда Васильевна Чертова

Проза / Советская классическая проза
Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман