Черный хлеб

«Дедушка! — со злобой подумал Элендей. — Утонуть бы этому дедушке в трясине вместе со своей коровой».

— Иду, значит, я по берегу, — продолжал Тимрук, будто оправдываясь. — Вдруг вон там, где куст чернеет, над самой водой как разбежится кто-то с бугра — и бултых. Аж круги по всему озеру пошли.

— Ну, а потом?

— Не знаю. Не видел я, куда он делся. Нырнул и все.

— Вот крутит, вот крутит, змееныш. Весь в отца пошел, — пробурчал под нос Элендей.

— Чудно ты рассказываешь, — сказал Имед. — А где же раздевался он? И какой из себя?

— Белый-белый.

— Почудилось тебе, — засмеялся Миша.

— Нет. Хорошо видел. Видать, леший.

— Лешие здесь не водятся, — со знающим видом объяснил Имед. — Здесь водяной только может быть. Самое его место.

Неохотно перебросились несколькими шутками по поводу тру́сов, которым мерещится всякая чертовщина. Холодное сияние лунного света, таинственная тишина и необыкновенный рассказ Тимрука заронили в сердца тревогу.

У ног Тухтара, тоскливо повизгивая, терлась собака.

— Ах, чтоб тебя! — не выдержал он и чуть не дал Чулаю пинка. — Никогда такого не было. Извела своим нытьем, всю душу вымотала.

Пес побежал по берегу в ту сторону, где Тимрук видел человека. Вскоре он вернулся. Хозяин хотел прогнать собаку, но его остановил голос Элендея:

— Что это приволок Чулай?

Элендей нагнулся и вынул из пасти пса тряпку.

— Да ведь это платок. Голову даю на отсечение.

Чулай громко, протяжно завыл.

— Кажись, шелковый.

— Откуда он его притащил?

— Идем! — Палюк махнул рукой в сторону нависшего над озером куста.

Пошли, невольно стараясь держаться поближе друг к другу. Зловеще зашуршал камыш, противно захлюпала тинистая жижа. Перепрыгнули через канаву. Вот и куст. Осмотрели все, но ничего не нашли.

Элендей начал внимательно разглядывать платок.

— Потерял кто-то, — предположил он.

— Сват! — отчаянно вскрикнул подошедший Тухтар. — Ведь шелковый, розовый!..

— Ночью они все на один цвет.

Тухтар трясущимися руками взял платок и рывком прижал его к сердцу.

— Иль ты не узнал, чей он?

— Да что ты? Не может быть!

Словно под порывом внезапно налетевшего вихря, громко зашумели кусты, послышался сильный всплеск. Это нырнул Миша.

26. ВЫНУЖДЕННАЯ СМЕРТЬ

Каньдюк, Алиме и Шеркей задержались у ворот, раздумывая, где искать Сэлиме.

Темнело. Но детвора никак не могла угомониться. Отовсюду раздавались визг, крики бегающих наперегонки, пробующих свои силы мальчуганов. Два чумазых, кривоногих карапуза возились в навозной куче. Отыскав норку жука, заливали ее из ведра водой. Когда жук выползал, на всю улицу разносился торжествующий крик.

Каньдюк брезгливо посматривал на копошившуюся ребятню. Никудышный народец растет. Ноги — ухватами, головы — чугунами. Кожа как пленочка. Под ней тоненькие, ломкие, как высохшие ивовые ветки, ребрышки. Одно слово — задохлики. Больше половины и до юности не дотянут. От выживших тоже толку ждать нечего. Какие из них работники! Вдвоем одно ведро с водой таскать будут. Скоро хорошего батрака нигде не сыщешь. Вот люди: наплодят ораву заморышей. Имели бы по паре детей, крепких, сильных. Сыплют бабы ребятишек, как горох из мешка. И не подумают даже, что кормить их нечем будет. Глупый народ!..

Шеркей спросил у ребят, не видел ли кто-нибудь, куда побежала Сэлиме. Они наперебой начали объяснять. Один говорил, что она побежала в гору, другой уверял, что под гору, третий плел еще что-то.

— Да брось ты с ними язык трепать, — поморщился Каньдюк. — Идем.

— Куда, куда? Домой если наведаться… Может, там она?

— Все может быть… До какого позора дожили! Сноха сбежала! Посмешищем сделала. Ты проучи ее. Нельзя так оставлять. Выбей дурь из головы. И приведи. У нас с тобой договор был. Я все выполнил. Теперь за тобой дело. Да.

— Все, все сделаю. Шелковой, шелковой станет. К Элендею тоже бы не мешало заглянуть. Может, туда припустилась. Вы приходите ко мне попозже. К тому времени все улажу. А если нет, то вместе обмозгуем это дело. Один ум хорошо, а два — лучше.

— Можно и так.

Они расстались, не попрощавшись.

Шеркей медленно поплелся к дому. Ноги еле поднимались, будто свинцом налились. Глаза ничего не видели, хотя и раскрыты они больше обычного. Шеркей не заметил даже своей новой коровы, которая по привычке подошла ко двору своего бывшего хозяина. Каньдюк сразу же открыл ворота и пустил корову к себе.

Дома Шеркея встретила перекличка сверчков. Сколько их развелось, изо всех углов стрекочут! С писком разбежались в стороны мыши. Нога наступила на что-то скользкое. Шеркей испуганно отскочил, сердце похолодело от страшной догадки. Нерешительно нагнулся, пощупал, облегченно вздохнул: салма это, сам давеча опрокинул.

— Тимрук! Есть, есть кто-нибудь тут?

Шеркей не осмелился выговорить имя дочери.

Постоял, настороженно прислушиваясь. Ничего не слыхать, кроме тараканьего шороха и мышиной возни под полом. Да сверчки заливаются.

Крадучись подошел к кровати, обшарил ее руками. Пусто. Вернее всего, что к Элендею убежала. Как ее взять оттуда? Попробуй-ка сунься к братцу… Правая рука невольно потянулась к щеке. И с Каньдюком шутки плохи. Не простит, со свету сживет.