Черный хлеб

— Ну и глаза у тебя! Как у молодого. Насквозь видят, — сказал он, откупоривая бутылку. — И вообще ты человек хороший. Старательный, работящий. На такого, как на тебя, положиться можно.

— Да вот уже две недели с твоими конями топчусь и упреков не слыхал.

Шингель раскурил чилим, несколько раз подряд жадно глотнул дымок и спросил:

— Не нашли мне еще замену? Больно много дел у меня дома.

— Нет пока. Потерпи еще с недельку. Обязательно найду. Хочется надежного человека нанять. А не поговорить ли мне с твоим дружком? Может, согласится?

— Откуда мне знать, согласится или откажется. Каждая букашка по своему расчету живет. А спросить — язык не отвалится. И денег за спрос не требуют. Парень он толковый, стоящий. У Элендея сейчас работает. Не знаю, как тебе, а мне Тухтар в самый рае по вкусу. Моей породы парень.

— Тогда попробую, коли хвалишь. Ты в людях толк знаешь.

Наконец пастух понял, зачем Каньдюку понадобился Тухтар: уговаривать да обхаживать его пришел, хомут надевать.

Глаза Шингеля не ошиблись. Подошедший вскоре человек действительно оказался Тухтаром. В черном, ладно сшитом пиджаке он казался выше, стройнее. На груди треугольником белела вышитая рубашка. Шаровары новые, лапти тоже.

Шел он понурившись, черные, как смоль, волосы крупными волнами набегали на лоб, почти прикрывали глаза.

Не говоря ни слова, Тухтар присел к костру и стал задумчиво наблюдать за игрой пламени.

— Ну-ка, братец, — сказал Каньдюк, — не спорь с чарочкой. Будь здоров. Тяни.

Шингель не заставил себя долго упрашивать.

— Ох, сладкая! — похвалил он, облизывая липкие губы и блаженно жмурясь. — Рехмет, рехмет.

— А ну, Поднеси чарочку приятелю своему.

Тухтар вскинул голову, присмотрелся. Узнав Каньдюка, передернулся и отвернулся.

Шингель с дружеской улыбкой протянул ему чарку:

— Не стесняйся, отведай. Это не водка. Сладкая-сладкая, хоть чай с ней пей. Чистый мед.

— Не хочу я.

— Да не упрямься ты. Попробуй для любопытства хотя бы. Не пожалеешь.

Тухтар взял чашку, неохотно пригубил. Правда, сладко. Но с виду на кровь похоже.

— Что это?

— Вот расспрашивает, — вкрадчиво улыбнулся Каньдюк. — Другой за это время пять стаканов успел бы осушить, а ты все к одному принюхиваешься. Пей, пока весь дух не вышел. Будь здоров.

— Я и сам такую сегодня первый раз в жизни попробовал, — ввернул словечко Шингель. — Видать, барская это. Очень уж это самое… — Не находя подходящего слова, он пошевелил пальцами, зажмурился и закончил: — Ну, щекотливая, что ли? Выпей, сам узнаешь.

Напиток оказался очень приятным на вкус и столь же крепким.

— А водки не добавили?

— Опять он за свое. Тут ведь открывали, — успокоил Шингель. — Вот она, пробка. Смола еще цела на ней.

— Закусывай, Тухтар, бери, что понравится, — радушно предложил Каньдюк.

Он снова наполнил чашку, отпил из нее глотка два и передал Шингелю.

— Постой-ка, братец, вспомнил я одно дело. Коняга гнедая днем на ногу припадала. Пойду гляну. А вы тут угощайтесь на здоровье. Будьте хозяевами.

— Что это он такой добрый нынче? — спросил Тухтар шепотом, глядя вслед удалявшемуся Каньдюку.

— Хитрец он. Хочет в работники тебя нанять. Вот и ублажает.

— Зря старается. Разве я пойду к нему? С голоду сдохну, но не наймусь. Если бы к тебе вот в батраки…

— В самую точку угодил. И я к тебе с радостью определюсь. Ну, а ты все-таки не дерзи ему. Скажи, мол, подумаю. Тем и кончится.

— Ладно, быть по-твоему.

— Выпей еще чарочку. Затейливое винишко. Вряд ли когда еще придется отведать.

— Одну если… Может, поем тогда. Совсем на еду не тянет. Что есть она, что нет ее.

— Значит, сам бог велит выпить.

Подошел Каньдюк:

— Нет, показалось просто. В порядке коняга. А вы, я вижу, еще не выпили. У меня еще ведь пузыречек припасен. Со светленькой.

— Вот это мне больше по нутру! — обрадовался Шингель. — Ну, а Тухтар пусть медовое допьет.

Так и сделали.

Тухтар сразу разомлел, обмяк. Глаза смыкались, веки в пору пальцами поддерживать. Тело налилось тяжестью. Он полуприлег у костра, начал дремать.

Каньдюк велел Шингелю сходить в деревню и передать Нямасю, чтобы прислал тарантас.

— Скажи, устал, мол, старик. Старость — не радость. Да.

— А мне-то что! Раз плюнуть. Не успеешь нос хорошенько прочистить, а я уже тут буду, — молодцевато пообещал Шингель. Однако в пути он почувствовал себя очень скверно, внезапно навалилась такая усталость, как будто он весь день валуны таскал. Чуть было не улегся на дороге, но кое-как превозмог себя.

Каньдюк подсел к полусонному Тухтару.

— Ложись пока, чего мучаешься. Шингель за тарантасом поехал. Тогда подвезу тебя, как барина доставлю.

Каньдюк говорил долго. Его ласковый голос звучал однообразно, тягуче. Вскоре Тухтар уже не улавливал смысла слов, потом перестал и различать их. Они сливались воедино, текли, слипшись друг с другом, окутывали какой-то клейкой и сладкой, как мед, пеленой. Тухтару стало казаться, что он лежит на теплой печке, а рядом с ним мурлычет большой ласковый кот. Тепло, уютно, тело наполняется приятной истомой. А на дворе завывает вьюга… Хорошо спать на печке в такую погоду!