Читаем Черный хлеб полностью

— Нет, — стукнул ладонью по столу Эбсэлем. — Не пойду я на старости лет на такое дело. Разве Кестенюк не человек? Он такой же, как и ты, и я, и все мы. Одной крови он с нами — чуваш. А чуваши испокон веков стремились жить, как родные, в мире и согласии. Может, не всегда удавалось им жить так, но это не их вина. «Не пожелай человеку зла», — говаривал наш предок Эптри бабай. Вот я и стараюсь жить так. И тебе того же желаю. Выбрось из головы нечистые думы. Опомнись. Как ты только осмелился переступить порог нашего дома, тая в душе такие мысли? Не место тебе здесь! Оставь нас! Слышишь? — Старик глубоко вздохнул. — Не могу я принять на свой род проклятия стольких людей. Не могу! Не осилю! Вон дверь! Иди!

Не ожидавшие такого исхода гости неуклюже поднялись.

Ничего не скажешь, хороший совет получили они от Эбсэлем бабая. А ведь Каньдюк шел к нему с надеждой и верой, что мудрый старик поможет избавиться от беды. Но вместо этого он их из дома выпроводил, унизил, оскорбил. Ничего, Каньдюк припомнит это, долг платежом красен. Со старого правдолюба, конечно, взять нечего — в могилу уже ноги свесил, а вот с сынком его нужно будет расквитаться. Опростоволосился Каньдюк, опростоволосился. Своими считал этих людей, одного поля ягодами. А они в трудную минуту предали его: голодранцев пожалели, голь перекатную, а Каньдюка — нисколечко. Все рухнуло, как домик, слепленный ребятишками из песка. И ведь ни одна кошка дорогу не перебежала, и бабы с пустыми ведрами не попадались… Может, ошибся Каньдюк, не собака то была, а кошка? Не те уже глаза стали. Нямася надо было попросить, чтобы рассмотрел получше. Теперь нужно рассчитывать только на себя. Надежда на чужих людей ломаного гроша не стоит. Предупредить бы надо старую бестию и его сына, чтобы не проговорились никому. Да неловко теперь. Нет, нужно обезопасить себя… И Каньдюк, смиренно склонив голову, покаянным голосом проговорил:

— Прости, Эбсэлем бабай. Ошибся я. Да. Спасибо, что вразумил, на путь истинный наставил. Не буду я ничего делать. Еще раз спасибо, что отвел от греха.

«Ох, и скользкий ты человечишка! Змей, чистый змей! И яда в тебе не меньше», — подумал Эбсэлем бабай, но вслух произнес:

— Ну и слава богу.

Он даже вышел проводить ночных гостей.

Вернувшись в комнату, старик, брезгливо поморщившись, выплеснул невыпитую водку и тщательно вымыл и вытер чашку.

30. СОГЛАСИЕ

По поручению отца Нямась побывал в деревне Коршанги, где пас стадо Кестенюк.

— Пора забыть зло, которое было между нами, — сказал ему младший Каньдюк. — Хватит вспоминать старые раздоры между твоим отцом и моим дедом. Что было, то быльем поросло. Кто старое помянет, тому глаз вон. Давай жить в мире и согласии, как богом велено.

Кестенюк отнесся к этому предложению недоверчиво, но вида не показал и даже поблагодарил за оказанную ему Каньдюками честь.

Чтобы закрепить дружбу, Нямась предложил ему выгодное дельце. Работенка пустяковая, всего-навсего бочку воды нужно привезти из чужой деревни. Как быть со стадом? Да нет ничего проще: нанять на денек-другой человека, он и попасет. Заплатят ему за работу, конечно, Каньдюки. И Кестенюк в убытке не останется, щедро отблагодарят его за привезенную воду. За пару дней он заработает столько, сколько и за год никогда не получал. Дельце весьма выгодное.

Кестенюк удивился. Зачем ездить за водой бог знает куда? Ведь есть где ее взять и в своей деревне, не все источники пересохли.

Нямась объяснил, что источники пока не высохли, но дело близится к этому, и, чтобы предупредить такую беду, надо привезти чужой воды. Если сделать это, то засухе сразу же придет конец, оживут хлеба, возьмется картошка и не будет голода. Съездить за водой нужно, конечно, тайком, ночью.

Кестенюк понимающе кивал головой, но согласия не дал. Сказал, что подумает денька два да заодно сменщика себе подыщет. Но на следующий день Кестенюк наотрез отказался. И даже намекнул, что лучше всего съездить за водой вдовцу бездетному.

Когда Нямась рассказал обо всем этом отцу, тот схватился за голову. Надо же быть такой неотесанной дубиной, чтобы выложить Кестенюку всю подноготную! Все ведь дело испорчено.

Долго бушевал старик, величая сына и дураком, и балбесом, и олухом царя небесного. Успокоился он только тогда, когда Нямась напомнил о другом человеке, который, по его мнению, мог вполне заменить Кестенюка.

Под вечер Каньдюк зашел в лавку, запасся водкой, прихватил половину ситного, на огороде нарвал огурчиков и зеленого луку, рассовал по карманам еще кое-какую снедь. Нямасю велел быть наготове. Как только отец пришлет посыльного, сразу же надо собрать предупрежденных людей. Строго-настрого наказал действовать осторожней осторожного, чтобы ни один глаз ничего не заметил, ни одно ухо ничего не услышало.

Когда солнце начало садиться, Каньдюк выбрался через огород в поле и зашагал в сторону Сен Ыра. Шел медленно, сначала зорко следил, чтобы не перебежал дорогу зайчишка, но потом решил, что лучше не обращать на это внимания: не видел — и дело с концом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза
Утренний свет
Утренний свет

В книгу Надежды Чертовой входят три повести о женщинах, написанные ею в разные годы: «Третья Клавдия», «Утренний свет», «Саргассово море».Действие повести «Третья Клавдия» происходит в годы Отечественной войны. Хроменькая телеграфистка Клавдия совсем не хочет, чтобы ее жалели, а судьбу ее считали «горькой». Она любит, хочет быть любимой, хочет бороться с врагом вместе с человеком, которого любит. И она уходит в партизаны.Героиня повести «Утренний свет» Вера потеряла на войне сына. Маленькая дочка, связанные с ней заботы помогают Вере обрести душевное равновесие, восстановить жизненные силы.Трагична судьба работницы Катерины Лавровой, чью душу пытались уловить в свои сети «утешители» из баптистской общины. Борьбе за Катерину, за ее возвращение к жизни посвящена повесть «Саргассово море».

Надежда Васильевна Чертова

Проза / Советская классическая проза
Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман