Черный ход

Идея собраться в оружейной лавке принадлежала Пастору. Он упирал на то, что все торговцы патронами для шансеров – его возлюбленная паства, а значит, предоставят ему приют без колебаний. Услышав внизу, под мэрией, возглас проповедника, Рут сунулась на балкон, радуясь, что мэр с Пирсом, боявшиеся шальной пули, не последовали за ней – вышла и узнала, что ее через полчаса ждут у Абрахама Зинника.

Спорить не было ни желания, ни возможности.

Сказать по правде, мисс Шиммер сомневалась, что хозяин лавки придет в восторг, когда к нему нагрянет более чем странная компания. Но Пастор заверил ее, что местный Зинник видал виды – и не соврал. К гостям старик отнесся философски, с радушным стоицизмом Диогена, предоставившего свою бочку для заседания Конгресса. Временами, боясь обидеть Абрахама, Рут с трудом сдерживала улыбку: ее забавлял вид старика – вероятностной зебры, мишени, расчерченной на зоны поражения и безопасности. Увы, хотела она того или нет, но и Рут, и Пастор сейчас были вынуждены смотреть на мир взглядом шансфайтера.

Иначе кое-кто из собравшихся в лавке остался бы для них невидимкой.

Взгляд шансфайтера – пустяки. Куда сложнее оказалось сбежать из мэрии, и не потому, что город стал чертовски опасен для прогулок одинокой леди. Бенджамен Пирс, кто бы ни сидел в теле отчима, и Фредерик Киркпатрик, какие бы мотивы ни двигали мэром, нашли тему, которая объединила их – достойные джентльмены грудью встали поперек двери, требуя от Рут остаться в кабинете, рядом с ними, и защищать их до последней капли крови.

Пирс упирал на контракт и семейный долг. В его представлении это сливалось воедино, цепями сковывало Рут по рукам и ногам. Мэр орудовал подкупом и угрозами. Гонорар мисс Шиммер вырос в два с половиной раза, кроме этого, ей обещалась тюрьма за пальцы, потерянные Джефферсоном.

«Ваш охранник, – кричал мэр на Пирса, плохо понимая, что ссора сейчас не в его интересах, – покушался на преподобного Элайджу! Ваша падчерица встала на защиту священника, что зачтется в ее пользу, но она отстрелила руку уважаемому владельцу шахты! Искалечила мистера Джефферсона! На моих глазах! Если вы не убедите ее искупить свою вину, послужив охраной не только преподобному, но и мне, я буду вынужден…»

«Что? – насмехался Пирс. – Что вы сделаете?»

«Я велю посадить ее за решетку! Ее и вас!»

«Меня-то за что? И потом, у вас камеры забиты индейцами…»

«Одна свободна!»

«По закону вы не можете посадить мужчину и женщину в одну камеру!»

«Ничего, я найду для вас свободное местечко! По закону!»

«И кого вы пошлете нас арестовать? Шерифа? Да он скорее засунет вам в задницу яблочный пирог, чем высунет нос из конторы! Или может, вы сами возьмете нас под арест? Препроводите в тюрьму?! Валяйте, беритесь за оружие…»

Когда Рут выскользнула в коридор, перепалка еще длилась. Спустившись вниз, выйдя на улицу и хорошенько оглядевшись по сторонам, Рут внезапно подумала, что Пирс сейчас был вовсе не так смешон, как могло бы показаться. Мэр – да, но не Пирс. Требуя от Рут защиты, лже-отчим праздновал труса, тут нет сомнений, но делал он это так, как актер следует рисунку роли. Роль убедительна, зал рукоплещет, актер ломает комедию, произносит заученные слова, а в душе мечтает о тарелке мясного рагу с подливкой, ломте хлеба и стакане виски.

Чем занят твой разум, ложный Пирс? Что ты видишь, о чем мечтаешь?!

– Ваш чай, мэм!

Голос Абрахама возвращает мисс Шиммер к действительности. Чай, заваренный хозяином лавки, крепок и душист, что отмечает и Пастор. Бакалейщик Ли – он тоже приглашен на встречу – рассыпается в благодарностях, но к своей чашке даже не прикасается. Должно быть, у китайцев особые представления об искусстве заваривания чая. Китаец один, без жены. Миссис Ли осталась дома: ей стало хуже, сказал бакалейщик, я запретил супруге покидать постель.

«С Мэйли сидит ее отец, не извольте беспокоиться! Досточтимый Ван – известный мастер чжэнь-цзю, он поставит Мэйли на ноги…»

Надо бы спросить, мастером чего является досточтимый Ван, но Рут решает, что не хочет этого знать. Все ее внимание сейчас занимают две души, два изгнанника – Джошуа Редман и Бенджамен Пирс. Джош-душа выглядит скверно. Складывается впечатление, что его крепко помяли в драке, отбив и почки, и всяческое соображение. Есть ли драки, в которых можно помять душу? Должны быть, как без них! Но болезненный вид Джоша-души не идет ни в какое сравнение с тем, каким стал Пирс-душа. При одном взгляде на отчима Рут не просто мечтает оставить любые попытки смотреть на мир взглядом шансфайтера. Ее тянет зажмуриться, как в детстве, когда в ночной спальне мерещился кошмар, и спрятаться под одеяло.

Лицо Пастора бесстрастно, глаза – две льдинки. Пребывание на острове Блэквелла укрепило натуру проповедника. Похоже, душевнобольные люди и души в угнетенном состоянии имеют много общего.

– Ты устала? – спрашивает Пирс-душа. – Садись, вот стул!

Рут стоит.

Два человека, думает она, глядя на отчима. Два материка, разделенные морем. Тела, ставшие обителью для тахтонов, выглядят моложе своих лет. Возможно, они и живут дольше обычного.