Черный ход

Тела, но не души.

– Эллен скучает, – Пирс-душа разводит руками.

Он не настаивает, не требует, чтобы Рут села. В воображении мисс Шиммер он бы обязательно это сделал. Тот Пирс, что прячется в гостинице, больше соответствует представлениям Рут об отчиме, чем этот.

– Скучала, – исправляется Пирс-душа. – Раньше.

Грустная улыбка едва заметна:

– Славные деньки, а? Я тогда был настоящим человеком, а не этим огрызком. Эллен хотела, чтобы ты переехала к нам, осела на одном месте. Спрашивала, когда же ты наконец остепенишься.

– Кого спрашивала? Тебя? Меня?!

– Должно быть, небеса. Ты бы все равно не ответила.

Где-то стреляют. Кажется, на Ривер-роуд.

3 Рут Шиммер по прозвищу Шеф

Он слово в слово повторяет все то, что сказал во время их первой встречи в Гранд-Отеле. Тогда Рут была готова пустить ему пулю в лоб. Сейчас она отдала бы правую руку, лишь бы к Пирсу-душе вернулся лоб, настоящий лоб, в который можно пустить пулю.

Два материка, разделенные морем. Тахтонам не пересечь такую преграду. А людям – запросто.

– Я умираю, – голос Пирса тих и ясен. – Не знаю, доживу ли до утра. Я уже почти он, от меня мало что осталось. Я умираю, поэтому я в своем уме. Не хотелось бы, чтобы ты…

Он долго молчит, прежде чем продолжить:

– Хорошо, что мы повидались. Девочка, я знаю, ты меня недолюбливаешь. Видит бог, я ни разу в жизни не давал тебе повода к этому. Но сердцу не прикажешь. Ты не можешь простить мне, что я женился на твоей матери. Извини, это было выше моих сил. При всем уважении к моему другу, твоему покойному отцу…

Рут ищет в себе злобу и не находит.

– Я виноват, дитя мое. Виноват перед тобой, но во стократ больше я виноват перед самим собой. Знаешь, что я сказал бы себе, будь я тахтон?

– Знаю, – вместо мисс Шиммер отвечает Джош. – Я бы сказал себе: «Мистер Редман, сэр! Без твоего согласия я бы остался пустым местом. Ты сам отдавал себя в мое распоряжение. Кто позволял мне перекраивать тебя? Выступать от твоего имени? Разрывать связь между душой и телом? Ты наделял меня все бо́льшими правами, считая, что тебе так будет лучше. Почему же ты удивляешься, выяснив, что ты – не человек, а дом, участок, рудник? Что права на тебя отныне принадлежат мне? Я подал заявку, оплатил ее по прейскуранту. Ты теперь я. Хочешь жаловаться? Найди суд, который возьмется рассмотреть наш спор! И не удивляйся, мой драгоценный, мой пустоголовый мистер Редман, если судья вынесет решение не в твою пользу.»

– Ты теперь я, – повторяет Рут. – Я уже почти он.

Она выстраивает слова, как патроны на прилавке, пулями кверху:

– Чего хочет ваш тахтон, мистер Редман…

– Джош. Просто Джош, умоляю.

– Чего хочет ваш тахтон, мы знаем. Чего хочет тахтон моего отчима, мы тоже знаем. Черный ход вот-вот откроется, это нам тоже известно…

С улицы долетают выстрелы. Стихают.

Люстра висит над Элмер-Крик – пленником, связанным по рукам и ногам чужой злой волей. В любую секунду она готова рухнуть, умертвить беднягу, как секира в рассказе про колодец и маятник. Джош не знает этого рассказа, не знает и автора, душевнобольного пьяницу, но та история уже написана, а новая пишется сейчас.

– Вопрос в другом: как тахтон Бенджамена Пирса намерен отбить черный ход у тахтона Джошуа Редмана? Силой? В аду готовится налет?! Черти отбивают золотоносный участок у бесов?!

Она ждет ответа. Но не этого:

– Черти? Бесы? Налет?

Пирс смотрит на чашку чая, нетронутую китайцем. Это не жажда, это неисполнимая мечта.

– Девочка моя, это слишком по-человечески. Время течет из прошлого в будущее, причина рождает следствие… Мы имеем дело с чудесами, а чудеса мыслят иначе.

– Как же?

– Тахтон мистера Редмана собрал семью у черного хода. Мой тахтон сделал то же самое. Для тебя одно произошло раньше, другое позже. Для тебя, но не для этих сукиных детей! Моему тахтону достаточно сыграть со временем краплеными картами: подменить туза причин, исказить масть следствий…

Смех Пирса – клохтанье курицы:

– И вот уже моя семья пришла первой!

Моя семья, вздрагивает Рут. Он говорит: моя семья.

– Ход открыт, но чужая семья отныне – вторая, она опаздывает. Одна вероятность наслоилась на другую, вытеснила ее, и вот вторые пришли первыми, теперь они первые, они на подходе к спасению, а бывшие первые еще только приближаются… Скажешь, я рехнулся? Правильно скажешь, я уже он. Я мыслю, как он, как чудо, я не могу это внятно объяснить…

– На подходе к спасению?

Задав вопрос, Пастор подносит к губам гармошку, играет короткий пассаж. Заметив, что его не поняли, поясняет для слушателей:

– Многие же будут первые последними, и последние первыми[44]. На подходе к спасению, да. Мистер Пирс, я не думаю, что вы рехнулись. Никто не объяснил бы ситуацию лучше вас. Я думаю о другом: как нам помешать этому замыслу?

Китаец и хозяин лавки молчат. Для них слышны только реплики Рут и Пастора, а этого мало, слишком мало. Рут задумывается, не пересказать ли им слова Пирса, и гонит эту идею прочь. Она не уверена, что сумеет.

Вместо пересказа мисс Шиммер подбрасывает монету: