Чёрный король и принцесса Аврора

На другой стороне стола заволновалась королева:

– Дорогой, не всё потеряно! Видишь, к нам пришёл друг нашей дочери!

– Друг! – воскликнул король. – Друг?! Нам нужен не друг, а муж! Отец детей нашей дочери! А кто захочет взять её замуж?

– Я захочу, – покраснел Рейнхарт.

Ворона тихонько прикусила клювом мочку уха Рейнхарта, мол, правду говоришь?

– Да, да, я готов взять Аврору в жёны. Мне она нравится.

Ворона обиженно клюнула его в щёку.

– Этого мало, – сказала королева.

– Этого вполне достаточно, – сказал король. – Только надо снять с неё чары!

– Клянусь, я сделаю всё, что в моих силах!

Ворона повернула головку и заглянула ему в глаза, будто пыталась понять, насколько он искренен.

– Но прежде я расскажу тебе, как с нами случилась эта беда, – привстала с места королева и протянула руку к вороне. Та покинула плечо Рейнхарта и перелетела на руку матери.

– Не стоит, – сказал король.

– Пусть знает, – молвила королева.

– Ты не виновата, дорогая!

– Доченька, прости! – глухим голосом сказала королева.

Глава десятая. Рассказ родителей Авроры

– Аврора была совсем крошкой, её ещё на руках носили, – королева говорила, глаза её блестели, и слёзы капали, будто нитку жемчуга перерезали ножом.

– Восемь месяцев почти непрерывного детского плача сведут с ума кого угодно! Я прилегла рядом с хныкающей во сне дочерью.

Я молилась. Боже, боже мой милостивый, сделай так, чтобы она перестала плакать! Она плачет, когда лежит у груди кормилицы, может, у неё молоко горькое? Мы давали кормилице вдоволь мёда, сахарных яблок, сладкого винограда без косточек, истекающих соком груш и персиков, покупали у иноземных купцов плоды заморских пальм – гроздья мелких сочных ягод и другие – с сердоликовой косточкой коричневые медовые финики. Давали самое жирное нежное коровье и козье молоко. Кормилица побелела, раздобрела, сама стала как сдобный пирог, а моя бедная дочь только прикоснётся к груди – опять заливается плачем. Боже, боже, сделай так, чтобы она наконец замолчала! Я так давно не спала.

И однажды, когда в открытое окно лился осенний воздух, душистый, свежий, пить можно – такой вкусный, я уснула, и мне приснился ребёнок, я и сейчас помню этот сон: это Аврора, я её узнала, хотя пухлый сытый ребёнок не плакал, а улыбался, («не похоже на мою малютку», – подумала я) во сне я точно знала, что это моя любимая дочь. Сон окутал меня сладкой негой, я и пошевелиться не могла, сон был как лекарство, как счастье, которое снизошло на меня. Вот бы это длилось всю мою жизнь – и тут сон изменил направление, повернул, как река, вспять. Ребёнок на моих руках, моя дочь, довольная и счастливая, пухленькая, открыла ротик и начала плакать. Не-е-ет! Это уже невозможно терпеть! Из уродливо распяленного рта дочери неслись пронзительные звуки, лицо скривилось, а глаза оставались закрытыми.

Изменился и сам ребёнок – пухленькие розовые ручки на глазах истончали, белые шёлковые пелёнки распались на куски и облетели, как листья с дерева – в моих руках извивался от боли, корчился истаявший до костей ребёнок, живой скелет. Я, содрогаясь от омерзения, схватила Аврору и сказала (я сама сказала!): «Хоть бы ты стала вороной да улетела от меня – мне было бы спокойней!» И тут мои руки ощутили упругие, плотно сомкнутые перья – девочка обернулась вороной, больно ударила меня крыльями и выпорхнула из рук прямо в осенний прохладный воздух. Я удивилась, увидев свои пустые руки, перегнулась через подоконник – внизу никого не было. В несколько сильных хлопков ворона перемахнула каменные стены и полетела над рекой – будто кто-то невидимый махал мне на прощанье чёрным платком, потом птица стала точкой и исчезла в тёмном лесу.

С того дня я не могла, не хотела говорить.

Даже плакать я не могла. Я молилась богу, чтобы дочь перестала плакать – и он исполнил моё желание. Да как исполнил…

– Чёрной тенью ходила она по замку – искала дочь, – вступил в разговор король, – моя жена словно сошла с ума: заглядывала во все углы, заходила во все покои, смотрела под лестницами, под кроватями и столами, в кладовых. Озабоченное выражение не покидало её измождённого лица. Днём ворона летала на воле, а с заходом солнца возвращалась в замок – но это не успокаивало мою супругу, она не хотела верить, что это Аврора.

Королева кивнула:

– Да, но со временем я примирилась с этим. Мы создали наш семейный ритуал: слуги накрывали стол и раскрывали створки окна на закат, затем покидали зал, и мы оставались одни.

– Я старался не смотреть на жену, – подхватил король.

– А я – на него, – ответила королева.

(Рейнхарт не шевелился, он был весь – внимание. В густой тишине было слышно, как время капало с оплывших свечей. Постепенно мерк свет за стрельчатыми окнами).

Королева продолжила:

– Мы, разделённые своей бедой, молча ждали, когда солнце утонет в море. И тогда раздавалось хлопанье крыльев – в окно влетала Аврора. Для неё между нами ставили спинкой с столу кресло. Сервировали для неё вечернюю трапезу на золотой тарелке с перегородками, чтобы еда не смешивалась.