Черный крест

— Умоляю, изобразим, что я исчез в неиз­вестном направлении, но при этом ты меня поместишь в ящик с оборудованием, возвра­щающимся в Москву. Это очень важно!

Поверь мне

— По-жа-луй-ста!

4. Он мне верит. А я тоже ему всегда верю. У нас это взаимно. Это и называется дружба.

В ящике с оборудованием я возвращаюсь в Москву на транспортном самолете. В поле­те несколько раз теряю сознание, и у меня горлом несколько раз идет кровь — вонючая, как воняет из туалетной трубы после прочист­ки. Мне не хватает воздуха и трудно дышать. Но у меня есть еще дела. Есть у нас еще дома дела.

5. Высадившись в аэропорту, взломав ящик, почти незаметно перемещаюсь из военного в гражданский сектор Шереметьво. Ловлю так­си, а приехав в Москву, показываю таксисту свои корочки. Тот устало-разочарованно взды­хает и, кажется, выругивается в сторону. Но что делать? Денег у меня нет. Я же только что с войны.

Мою военную форму скрывает найденный нами с Эдиком на развалинах замка граждан­ский мужской плащ. Он грязен до неприличия, но что делать? Мне все нипочем — у меня, если что, корочки. Прижав к себе саквояж, спуска­юсь в метро.

6. Пересаживаюсь на «институтскую ветку», доезжаю до конечной «Институт». Бегу на КПП, где, конечно, меня намертво останавливает ох­рана. Я звоню Карпелю и спрашиваю, в чем дело. Тот отвечает, что приказом Мирошничен­ко ваш проект закрыт, вас велено не допускать на ваш этаж.

Тогда я блефую, говоря Карпелю:

— Доложу Мирошниченке о вас все, что знаю!

А что такого я знаю о Карпеле? Да ничего! Но Карпель стремается и приказывает охране впустить меня. Ну, и правильно, а то пришлось бы использовать мой «Стечкин». Теперь-то я его перезарядил правильно!

7. На своем же этаже встречаю Светлану, она спешно что-то пачками отправляет в машину для уничтожения бумаг.

— Это ты? Ты слышал, что Мирошниченко срочно закрыл наш проект?

— Да. Только что от Карпеля.

— А ты знаешь, что он приказал уничтожить все оригиналы и подлинники документов по этому проекту?

— Ха! Да давно пора!

— Но ты точно не знаешь, что ко всему это­му Мирошниченко приказал уничтожить всех, кто имел дело с документами проекта. Уничто­жить!

— А тебя тоже должны уничтожить?

— Нет, я ведь дела с документами не имела.

Спрашиваю, где старички, которые не уча­ствовали в экспедиции. Тогда Света отводит меня к большому работающему «этажному» холодидьнику и показывает мне, как в нем на полу навалом лежат тела «старичков». Кто-то, видимо, сначала их расстрелял из автомата, а потом их добивали в голову на всякий случай.

Я бросаю им капсулы с прахом их погиб­ших товарищей. Спите спокойно. Вместе.

Потом я бросаю саквояж, а Света, шепча мне, что «И тебя хотят убить», за руки ведет к лифту. Ее слова сопровождает придыхание. Она самка... Прямо в лифте мы начинаем це­ловаться взасос.

08. Поднявшись наверх, выбегаем из лифта. Охрана уже «проснулась» и начинает по мне стрелять. Выхватываю пистолет, удивительно, но у Светы тоже есть пистоль — самый после­дний, тяжелющий ТТ. Оба охранника, подко­шенные, падают на пол. В гараже снимаем еще одного охранника — и угоняем микроавтобус. И как только у нее это все получается? Она ведет авто резко и немного опасно, лихо, зато быстро. Выбив ворота, вылетаем на шоссе. Пролетев десять километров, говорю ей:

— Останавливайся!

— Зачем?

Я выхожу и включаю дистанционный пульт атомной бомбы. Через пять минут... Я впрыги­ваю в машину и кричу Светлане:

— Теперь гони!

Пока мы несемся к Москве, она все лепечет:

— Я сразу тебя полюбила, как только уви­дела первый раз, ты веришь в любовь с перво­го взгляда? Я спасу тебя. Я спасу тебя, лишь бы ты был со мной и со мною всегда. У меня есть знакомые, они тебе сделают документы, все будет хорошо. Мы вместе уедем, и нас ник­то в жизни не отыщет! — И мы снова, а она ве­дет машину, целуемся в глубокий засос. На скорости 140 километров в час.

И тут мы слышим гром среди ясного неба: на западе, там, где некогда под землей, слов­но покойник, располагался наш институт под­нимается густое облако пыли, а после наружу вырываются столбы огня, и потом — все. Стих­ло. Бомбочка ведь была всего лишь бомбоч­ка, а не бомба!

9. Мы приносимся домой к Свете. Она рас­пинает меня на своем, как она это раньше на­зывала, траходроме, вскакивает на меня сверху, и тут пошло-поехало, не знаю как, но у меня происходит эрекция, а минут через шесть Света кончает.

Тогда она хватает подушку, на которой была моя голова и... кладет мне на лицо.

10. А что было дальше, я видел со стороны. Мое тело с членом наружу лежало на дива­не, Светлана тогда прикрыла его (член, ко­нечно) покрывалом, а в комнату вошел Ми­рошниченко.

— Ну, спасибо вам, Галина Ивановна, за вашу работу! — Мирошниченко смотрит на мое тело, а после нежным таким, несколько оте­ческим движением руки закрывает мои остек­леневшие глаза с красными зрачками...

— Теперь-то я могу рассчитывать на то, что моей матери выделят квартиру, о которой я вам говорила?