Черный крест

Сам себе даю суточный отпуск. Впрочем, как и всем остальным. Ведь несмотря ни на что я здесь главный. Утром следующего дня по рации с телемонитором пытаюсь вызвать ГРУ Западного фронта в Париже. Но в этот момент что-то происходит, какое-то переключение и вот передо мной наш старый друг Мирошниченко!

В Москве. Он, улыбаясь, говорит, что не смо­жет мне прислать помощь и не сможет эвакуи­ровать меня, до тех пор пока я не уничтожу вам­пира.

Я высказываю предположение, что в таких условиях могу и дезертировать. Больно уж мне здесь хреново стало что-то. Тогда Мирошни­ченко говорит мне, чтобы я шел на все четыре стороны, все равно за пределами замка меня скоро поймает и схавает наш старый добрый Друг.

— Кстати, в чем это вы так измазались?

— А это, товарищ гвардии генерал-лейте­нант, кровь моих товарищей — русских солдат. 281

— Так смойте же ее! Кстати, вам большу­щий привет от Светы.

Все. Конец связи.

— Я в вас верю. Вы разрушили крест. Вы убьете и этого монстра. Задача ведь упроща­ется, не так ли?

«

25. Окончив сеанс связи, я иду осмотреть то, что осталось от городской ратуши. Она разру­шена, обвалилась кровля, но первый этаж, уди­вительно, он почти в целости и сохранности остался с тех пор, как мы отсюда некогда сва­лили. Даже мебель так стоять осталась, как мы

ее некогда здесь поставили себе для удобства. Но при осмотре местного музея нахожу раз­грабленным средневековый отдел. Там нет ры­царских доспехов, которые здесь некогда были. Нет оружия. И остался всего лишь один «тур­нирный» рог. А раньше их было два. Это я не помню, просто постамент один, таблички две, крепеж на два предмета, а предмет один. Для дудения. И мне кажется, что это знак. Но те­перь уже не свыше. А от зверя.

26. — Ребятки! Снимайте-ка с себя свои сбруи. Это приказ.

Пехотинцы возражают, что это не по уставу Тогда этим трем парням, которых я пытаюсь сейчас разоблачить, мне приходится втолко­вывать:

— А устав вы сейчас пойдите и втолкуйте тому парнишке в бункере, поняли?

Нехотя и ворча, парни скидывают с себя бронежилеты. А я облачаюсь. Я говорю пяте­рым пехотинцам, чтобы они за мной плотно зак­рыли ворота и никому не открывали бы, кроме меня. Шутка. Я беру рог, станковый пулемет — один, один я его тащу!! — огнемет и выхожу в то, что некогда было пшеничным полем перед замком.

«Там-тарам-та-таммммШ» — интересно, но как же красиво у меня получилось: без трени­ровки сразу продудеть в рог Хрен знает сколь­ко лет назад в него дудели рыцари, вызывая друг друга на бой. Но вряд ли кто из них имел такого противника, как я сейчас.

Я хочу отомстить за Сашу. За Князева, за всех остальных. За то, что здесь и сейчас мы уже несколько дней воюем как в 41-м в XX веке, не считаясь с потерями и не хороня своих мертвых. А еще... а еще я зверски устал и уже хочу все скорее закончить, чем бы это для меня ни обернулось, и, пусть и на том све­те, отдохнуть.

«Там-тарам-та-таммммШ» Я стараюсь ско­пировать звук трубы со старого, давно запре­щенного, записанного в фонотеку «демоничес­кое», рок-н-рольного альбома. А еще у меня в ушах звучит другая «демоническая» группа из XX века:

Это значит, что здесь Скрывается зверь.

Я все это слушал в фонотеке нашей биб­лиотеки на работе. Пока чаек попивал.

27. А совсем поздно вечером, когда уже тем­неет, начинается гроза и появляется зверь, я готовлюсь стрелять разрывными пулями Мас­ленникова, прильнув к оптическому прицелу Я вижу лик зверя. И жму на курок. Зверь отхо­дит и прячется. А мне снова взваливать на себя пулемет и переносить его на другое место!

По дороге я думаю, что зверь сам себе чер­ный крест, то есть это что? Он может сам себя воскресить в любой момент или, погибнув, воскреснет? И почему это лишь вера его? Во что же он верит?

28. А верить он может только в себя или в дьявола. Не может же сатанинское отродье ве­рить в Бога Всевышнего и от Него получать за свою веру силу! Если он верит, не важно во что, и эта вера делает его неуязвимым, то чем я могу ему противостоять?

Клин вышибается клином. И его вера в себя, фактически в дьявола, или же просто его вера в дьявола может быть уничтожена только лишь другой верой, верой во что-то большое, полностью позитивное и светлое. Его черную веру может убить лишь моя вера в Бога. В этом случае — я слаб, как слепой котенок. С детса­да не молился, о Боге не размышлял. И с чем я пойду на эту бронебойную махину? Но, несмот­ря на мое неверие, в школе нам десять лет по заветам моего великого деда Библию долби­ли. Я вспоминаю историю о Давиде и Голиа­фе: Давиду ведь не понадобилось особо на­прягаться? Он просто был мужественен и ве­рил, что на правильной стороне.