Черный куртец или приключения Ромы Зубренко

В то время как все сливалось в единое целое и жило в гармонии, люди разделились на два лагеря. Первые славились тем, что любили весну всем сердцем, гуляли среди цветов и восторгались ароматами. Вторые же терпеть ее не могли: говорили, что на улице «воняет тухляком», безустанно чихали и, не оставляя попыток почесать свое горло, сидели дома… хотя, виноват! Есть и третий вид, яростным представителем которого является наш Рома Зубренко. Да, он изменился! Как вы можете заметить, преобразились и его взгляды. Нынче он с улыбкой на лице подмечает первый цветочек, однако же когда дело доходит до второго, третьего и последующего – все это обретает вид безделушки и, по большому счету, становится ему безразличным.

В погожий день, когда в воздухе висело семнадцать градусов – пора, при которой уже можно переходить на футболку, но все же весьма опасно при весенних ветрах, – Рома Зубренко шагал вдоль тюльпанной аллеи в своей расписной дубленке. Ему было жарковато, спина его взмокла, щеки горели, но снимать подобную красоту, которая вдобавок являлась магическим талисманом успеха, он еще не решался. Дубленка сползла с плеч, оголяя шею. Грудь его выпятилась. Руки широко раскинулись, словно под мышкой у него имелось по невидимому бочонку, и болтались туда-сюда.

Несмотря на закономерность всех этих маневров, цель которых заключалась исключительно в попытке проветрить воздух под одеждой, с виду Рома был похож на разбойника, уличного задиру и меньше всего на человека, которому жарко. Старики смотрели на него с лихим задором, мужчины снисходительно, а ровесники искоса, напрягая как нервы, так и кулаки.

Рома не замечал встречных взглядов: он смотрел себе под ноги, у него раскалывалась голова. Вечеринка прошлой ночью выдалась замечательной. По своей душевной доброте, которая проявлялась в невозможности отказать, он чокался со всеми и пил все, что только ни попадало под руку. История началась с сидра, который показался ему чересчур приторным. Для того чтобы восстановить баланс вкусовых рецепторов, он перешел на пиво, но и оно вскоре выказало слабину – горчит; а вот медовуха пришлась Роме по душе. Когда же все начали пить водку, он сперва лакнул коньяку, затем откупорил ром, и только потом присоединился к остальным. Разумеется, Рома не пропустил мимо себя и красной настойки, так же, как и пару стопочек текилы ввиду любопытнейшей методики ее поглощения.

Вопреки всему вышеперечисленному, в головной боли он обвинял исключительно медовуху.

– Какая вкусная, сладенькая… но как же от нее гудит голова! – подумал он, засовывая ключ в дверь; однако же замок не крутился, и это значило одно: дома родители.

Дверь отворилась маминой рукой. Недовольный взгляд окинул Рому с ног до головы и скрылся за угол. Рома вздохнул, как делает это морально уставший человек, которого в тысячный раз упрекают за одно и то же, и нагнулся, чтобы стянуть ботинки. Дикая боль влилась ему в голову рекою. Он выпрямился. Развязывая шнурки теперь одной рукой, придерживаясь другой за голову, он чувствовал, как тучи сгущаются над ним и готовят очередную бурю.

– Ну что, нагулялся? Где был сегодня ночью? Почему мать не предупредил? – сказал отец, сложив на груди руки и широко расставив ноги.

– На дне рождении, – ответил Рома, избегая его взгляда.

– А что, предупредить не мог? Мать всю ночь не спала из-за тебя!

– Так получилось…

– Получилось?! Ты себя вообще видел? За километр разит перегарищем…

Спорить тут нечего: от Ромы скверно пахло. Голова, может быть, и болела из-за одной медовухи, но вот запах определенно сложился из целого спектра выпитого им накануне алкоголя.

– Все, хорош… – с желанием отмахнуться от неприятного разговора, Рома снял свою дубленку и повесил ее на ручку шкафа; на нее же взглянул и отец.

– Еще и этот срам носишь!

Рома сделал движение в сторону комнаты и хотел было уже скрыться за дверью, как действия отца остановили его. Тот схватил дубленку за шкирку и, будто шваль какую-то, покрутил в руках. В этот же самый момент из кармана вылетела пачка сигарет, звучно шлепнувшись на пол. Глаза отца впились в пачку, в Рому, и вновь в пачку.

– Это что еще такое?

– Сигареты, – ответил Рома, раздраженный как грубым обращением с его дубленкой, так и отцовским громким голосом, от которого голова раскалывалась все сильнее и сильнее. – Сигареты. Не видишь, что ли?

– Какие еще на*** сигареты?! – как резанный закричал отец.

– Слушай… чего ты орешь?

– Кто. Тебе. Разрешал. Курить?! – отчеканивая каждое слово, брызжась слюною, прокричал отец ему прямо в лицо.

В голове у Ромы что-то щелкнуло. Отец пропал, и возник противник, который так и норовился испытать его на прочность.

– Ну, допустим, я, – вызывающим тоном сказал Рома, чувствуя свое физическое превосходство; грудь его надулась, как всегда в подобных щекотливых ситуациях. – Мне что, у тебя разрешения нужно спрашивать, что ли?!

– Ах ты… – вскрикнул отец и схватил сына за шею.