День этот, как Геркулесу гора, обещал быть тяжелым для Ромы Зубренко. Нет ничего мучительнее состояния, когда организм не слушается своего хозяина и вместо того, чтобы выполнять его приказы, делает вещи совершенно противоположные.
Рома понимал, что находится на первом ряду, что все его зевки есть неуважение к преподавателю, что ведет себя по-свински – однако повлиять на ситуацию, как и на самого себя, не мог. Веки его ослабли и улитками ползли друг к дружке. Он моргнул, дабы прогнать дремоту, как тотчас же заметил резкую перемену в обстановке: студенты начали потягиваться, подниматься, загремели стульями и заговорили полным голосом; одни хохотали, другие жали руки, звонко шлепая ладонями. А Рома все сидел на месте и озирался, как загнанный в клетку медведь. Опомниться ему помогла дружеская рука на плече, которая резюмировала: первая пара пролетела в два счета.
На десятиминутном перерыве Рома и Никита – тот самый дворовый парень – галопом неслись по лестнице. Глаза их блестели детской радостью. Они выскочили на улицу, забежали в ларек и пропустили по бутылочке пива за круглыми пластмассовыми столиками. Хмельной напиток забулькал, пузырики полетели кверху, и когда показалось нагое дно кружки, Рома с Никитой отправились обратно в университет; однако делали они это уже не так быстро, как раньше по двум причинам. Во-первых, у них были полные, надутые газами животы; а во-вторых – что является более весомым аргументом – под мышками находились бутылочки. Рома с Никитой приберегли яблочный сидр на пару.
Лекция по высшей математике шла полным ходом. Разбиралась тема «Интегральное исчисление», и профессор выносил на рассмотрение у доски несколько примеров интегрирования методом замены переменной, когда в дверях появилось две сияющие морды. Приятели без особых церемоний кивнули преподавателю и, отбивая ботинками каждую ступеньку, с грохотом покарабкались на «камчатку». Это была здоровая лекционная аудитория, в которой находились все студенты с потока, то есть сто с лишним человек. Не менее половины из них проводили Рому с Никитой недовольным взглядом; остальные зашушукалась между собой и осуждающе покачали головами.
Если бы вся эта ситуация произошла на третьем или четвертом курсе, то на наших двух ребят смотрели бы с улыбкой; сейчас же их считали врагами народа просто потому, что они своими басистыми голосами, в особенности когда пытались говорить вполголоса, перебивали профессора.
Однако Роме и Никите не было никакого дела до всеобщего мнения студентов, как нет дела быкам до мошкары: те вроде бы крутятся, жужжат перед рогами, и больше ничего из себя не представляют. Все сидевшие ниже студенты были для них очкариками и ботаниками, то есть самого презренного рода людьми, которые высказывают своё недовольство друг другу и не в состоянии выразить его тому, кому бы это следовало. И правильно, что не решались. Рома так и ласкал в душе желание выбить кому-нибудь очки, а также все прикидывал: в какую же сторону следует увернуться, дабы миновать чужой кулак и прибавить силы своему удару за счет инерции? Очевидно, если противник правша, а так происходит в большинстве случаев, то надо брать влево и бить с ле…
– Ну что, начинаем? – вопрос, который вывел его из задумчивости.
Рома предпочел ответить без слов. Он прижал бутылку к парте, зацепился крышкой об уголок, дернул вниз. Крышка чпокнула и отлетела куда-то в сторону. Подобно гейзеру вздыбилась пена над горлышком, и Рома как можно быстрее отстранил бутылку от своих белых брюк.
– Разумеется начинаем!
Приятели чокнулись… чокнулись как на свое, так и на всеобщее удивление чересчур громко. Звон дрогнул в стенах и покатился вниз. Первый ряд обернулся, украдкой взглянул на профессора и вновь повернул голову. Даниил Альбертович, профессор докторских наук, хоть и был человеком древних укладов да туговат на ухо, пропустить такого нахального звука не мог. Он побагровел в секунду, скинул очки и, не считаясь с возрастом, подлетел к первой парте. Во всю глотку, каким-то бесовским, обезумевшим голосом завопил он.
– Кто чихнул? Я спрашиваю: кто чихнул?! – пробегаясь по трибунам глазами, он вглядывался каждому студенту в лицо. Весь вид его показывал, насколько ненавистны ему нарушители порядка.
– Вы пытаетесь сорвать пару, паразиты?! Сколько раз говорить, что при мне чихать запрещено!.. Запрещено – и все тут, – заговорил он смягченным и писклявым от старости голосом, уже несколько опомнившись. – Понятно вам, вредители? Ишь, чихают, бацилл на меня раскидывают… Нет, на лекции нельзя чихать, это недопустимо. Вы должны блюсти дисциплину, пресекать попрание на корню… где вообще видано, чтобы студенты чихали на преподавателя. Вот в наше время такого не было: чихнул кто нахально, то сразу в шею гонят, все, – он пискнул на последнем слове от усердной жестикуляции, – сразу! В шею! В шею! Без каких-либо разговоров!