Черный лебедь

— Ты знаешь, я тоже за себя боюсь, — признался я. И тут же уточнил: — Боюсь, когда думаю о тебе и Юрке.

На следующий день я повез ее на развалины графской усадьбы. Это действительно были самые настоящие развалины. То, что я видел здесь семь лет назад, и то, что я застал сейчас, отличалось одно от другого, как современный стадион «Маракана» в Бразилии от руин римского цирка в Испании. Бесхозный дворец откровенно растаскивался на стройматериалы, но я собирался положить этому конец.

— Через три года здесь будет город-сад, — в манере Маяковского отчеканил я.

— Зачем? — нахмурилась Майя.

— Как зачем? Это мое родовое гнездо, и я его покупаю.

— Ты собираешься здесь жить?

— Э-э, вещи собирать еще рано, — улыбнулся я. — Но жить мы здесь будем. Слышишь — мы здесь будем жить.

— Я не люблю это место, — удивила меня Майя.

— Почему?

— Я знаю, это звучит глупо, но я чувствую здесь присутствие Жени.

— Это звучит не глупо. Это звучит очень-очень глупо. И не будем об этом.

Целью восстановить усадьбу я задался давно. А сейчас у меня еще были и возможности — и с деньгами все в порядке, и с чиновниками все на мази. Да и закон соответствующий появился, который разрешал приватизировать усадьбы. А Майя пусть думает что хочет. Здесь будет «город-сад», и никуда она не денется.

* * *

Я влез в долги, я потратил уйму сил и сжег массу нервных клеток, но добился своего. Графская усадьба, мое родовое гнездо, обрело, казалось, утраченный навсегда, прежний вид. Дворец, считай, отстроили заново, подняли из руин архитектурно-парковый ансамбль. Четыре года понадобилось этому фениксу, чтобы возродиться из пепла. И вот все позади, пора праздновать новоселье.

— Спасибо тебе, брат! — Я крепко пожал руку своему другу Витьке Стогову.

Сначала он просто присматривал за строительством, затем возглавил процесс. Душу в это дело вложил.

— Да ладно, чего уж там, — растроганно махнул рукой Витька.

Когда-то я обещал себе поставить его на ноги. И я сдержал свое слово. Поставил его на ноги — и в прямом, и в фигуральном смысле. Протез у него английский, за работу свою реальные деньги получает. Все хорошо у него. Да и мне грех жаловаться. Все-таки добился я своего — расширил свою долю в уставном капитале комбината. У меня свой пакет акций, у Лены — свой, а все вместе — пятьдесят четыре процента, контрольный пакет. Сколько проблем было, сколько подковерной возни — борьба за влияние, противостояние сил и нервов. Но все уже позади. Комбинат в руках надежной и слаженной команды топ-менеджеров, дела движутся в правильном направлении. Ну а меня эта суета вокруг цинка уже порядком достала. Всех денег не заработаешь, а жизнь одна.

Мои предки занимались лесом и сельским хозяйством, на том и стояли. Лес я оставил в покое, а за сельское хозяйство решил взяться основательно. И определил Витьке, то бишь Виктору Алексеевичу, новый фронт работ. Пусть развивает аграрную сферу обретенного имения, благо что земли навалом. И я этим делом буду заниматься. Оно хоть и не прибыльное, но спокойное. А за металл пусть гибнут другие.

Я нарочно держал Майю в стороне от восстановительно-реставрационных работ. Да они, если честно, мало ее интересовали. Или она только делала вид, что ей все равно. У нас был отличный загородный дом, там мы и жили, всем в нашей жизни она была довольна. Но в конце концов настал тот знаменательный момент, когда я привез ее в усадьбу, показал дворец.

— Этого не может быть! — ахнула она.

Другой реакции я и не ожидал. Но думал, что за первым всплеском ярких эмоций может последовать второй, но уже мрачный. Я же знал, почему Майе не нравилось это место.

— Тебе нравится?

— Не то слово.

Я отвел ее в нашу спальню. Огромная светлая комната в мягких теплых тонах.

— Превосходно!

Мы осмотрели весь дом. Я даже провел ее в южный флигель. Все ремонтные работы там были завершены, но комнаты были совершенно пусты. Запах свежей краски создавал ощущение обновленной жизни. И настроение у Майи соответствующее, она улыбалась, светилась изнутри и снаружи. Очередь дошла до комнаты, где мы когда-то спасались от привидений — я с Женей, Макар с Люськой. Привидениями здесь и не пахло, но Майе могло показаться, что здесь до сих пор витает Женькин дух. Может, и показалось, но она ничем не выдала себя. Зато я сам выдал себя.

— Ты говорила, тебе здесь не нравится, — уже когда вышли, сказал я.

Майя стояла у фонтана, подставляя руку под падающую струйку. Водная взвесь оседала на лице и на одежде, но она, казалось, этого не замечала.

— Если ты хочешь испортить мне настроение, зря стараешься, — еще шире улыбнулась она.

— Да нет, не хочу. Просто ты про Женю что-то говорила.

— Заметь, ты сам завел этот разговор. Не боюсь я твою Женю. Уже не боюсь. И ты ее не боишься. И не думаешь о ней. А если думаешь, то как о чем-то далеком.