Черный лебедь

Иногда мне казалось, что Майя видит меня насквозь. Я знал, что существует жесткое рентгеновское излучение. Говоря образно, Майя обладала рентгеновским излучением, но нежным, мягким. Не скажу, что она была мягкой, покладистой женщиной, но она никогда не лезла мне в душу, не пыталась контролировать меня. Не лезла ко мне в душу, но все про нее знала. Одно слово — умная и все понимающая женщина. С тех пор как я отмотал свой первый и, надеюсь, единственный срок, мне ни разу не пришлось пожалеть о том, что мы так и не развелись с ней. Нам хорошо было вместе, и я мог сказать об этом с уверенностью и за себя, и за нее. Действительно, если я и думал о Жене, то как о чем-то далеком. У меня были возможности найти ее, навести справки о ней. Но я даже не пытался ее искать. Ни к чему это. Майя устраивала меня по всем статьям, мы вместе растили нашего сына. Нашего сына, моего. Юрка действительно был моим сыном. Специальная экспертиза подтвердила. Каюсь, грешен. Зато спокоен. И покойного Игорька вспоминаю даже реже, чем Женю.

— Не боюсь я твою Женю, — повторила Майя. — И не думаю о ней.

Она не думала. Но верхняя часть одежды уже вся мокрая от воды, с лица стекают крупные капли.

— И не думай.

Я привлек Майю к себе:

— Думай только о нас. И я думаю только о нас. Мы будем жить здесь. В заводские дела я больше не лезу, проблемы не решаю. Будем жить здесь спокойно. Будем выращивать хлеб.

— Выращивать хлеб? — чуточку удивленно спросила она.

— Если б мы жили где-нибудь в Луизиане и у нас были бы чернокожие рабы, возможно, нам бы стоило заняться выращиванием хлопка. Но мы в России, у нас нет рабов, и мы будем выращивать хлеб, как это делали мои предки.

— Хлеб — символ жизни, — кивнула Майя. — И звучит так тепло и мягко. Мы будем жить здесь, мы будем выращивать хлеб. Ты даже не представляешь, как я счастлива.

Я смотрел в ее в глаза и не видел ни малейшего лукавства. Давно прошли те времена, когда Майя казалась мне воплощением легкомыслия и непостоянства. Она давно была серьезной женщиной — изысканной, ухоженной, но по-домашнему уютной. И, конечно же, любимой.

3

Я не мог поверить своим глазам. Майя вошла в библиотеку, а вслед за ней туда шмыгнул Макс, телохранитель моей племянницы. Огляделся по сторонам, как будто опасался посторонних глаз, и шмыгнул. А глаза были — «глазок» скрытой видеокамеры. Сама библиотека не просматривалась. И оставалось только догадываться, что Макс и Майя там делали.

— Первым вышел Макс. Через сорок две минуты, — бесстрастно сказал Гриша Хомутов. — Майя Дмитриевна покинула библиотеку через тридцать четыре минуты после этого.

Грише я доверял на все сто. И знал, что он никогда и никому не расскажет про этот инцидент. Даже под пытками не расскажет. Неоднократно убеждался в его преданности и непробиваемой крепости характера. Никому ничего не скажет. Но мне хватало того, что перед ним самим я чувствовал себя неловко. Кресло подо мной, казалось, превратилось в раскаленную сковородку.

— Я понимаю, что это не мое дело, но я обязан был доложить, — сказал он, безразлично глядя прямо перед собой.

— Это твое дело, Николаич, твое. Ты обязан выявлять предателей. Даже если это моя дражайшая супруга. Выпить хочешь?

Хомутов не пил вообще. Исключение делал лишь для меня. Да я и сам тянулся к бутылке в очень редких случаях. По праздникам мог выпить вина, а крепких напитков избегал. Но сейчас был как раз такой случай, когда возникшая пустота в нервах требовала крепкой высокоградусной заливки.

Мы выпили, но напряжения с меня это не сняло.

— Не хотел тебе говорить, но этот Макс уже подбивал клинья к Майе, — сказал Гриша. — Взгляды, мимика. Он вообще большой бабник.

— Так какого черта ты его держишь? — возмутился я.

— Специалист он хороший. Стреляет отлично, в рукопашном бою большой мастер. Но если скажешь, уберу.

— Скажу.

— В каком варианте?

— Пусть живет. Пинка под зад, и пошел к черту. Но сначала я с ним поговорю.

Но поговорить я с Максом не смог. Хомутов отправил за ним человека, его долго искали, но не нашли. А в библиотеку заглянуть никто не догадался. Поэтому я сам отправился туда.

Майя была одна — сидела за столом и собственными руками вправляла какую-то старую потрепанную книгу в новенький стандартный переплет. Когда-то стеллажи графской библиотеки ломились от книг. Но вся эта книжная сокровищница сгорела дотла еще в семнадцатом году. Майя же захотела если не восстановить, то наполнить библиотеку до нужного уровня. Устроила самую настоящую охоту за книжными раритетами. Само собой, я поощрял это ее увлечение и денег не жалел. Не надо было этого делать. Померк ее ангельский облик, я снова готов был навесить на нее постыдный ярлык, а на себя — ветвистые рога. В Москву она ездила — букинистические магазины, выставки редких изданий, антикварные аукционы. И все это бесконтрольно. Возможно, любовник у нее там, в Москве. Раньше я и мысли о том допустить не мог. Зато сейчас мысль об измене напрашивалась сама.

— Ну и чем ты тут занимаешься? — спросил я.

Майя сидела лицом к окну и боком ко мне. Услышала меня, вскинула встревоженно-удивленный взгляд.