Черный легион

– Я физиолог и анатомист. Мне самой приходилось делать слепки, правда, всего дважды. Позвольте, да ведь это, кажется, обергруппенфюрер Гейдрих, бывший начальник Главного управления имперской безопасности?

– Верно, это он, – строго и недовольно признал Гиммлер, словно доктор неосторожно раскрыла его самую сокровенную тайну. Снял очки, старательно протер их тряпочкой и, опять водрузив на переносицу, почти потребовал:

– Садитесь же, гауптштурмфюрер Аленберн. У нас не так много времени.

Ему неожиданно показалось, что сцена узнавания маски была старательно разыграна доктором. Идя сюда, Аленберн знала, что здесь творится ритуал поклонения лику «святого Гейдриха». Если это действительно так…

В свою очередь Эльза тоже поняла, что что-то в их встрече начало складываться не в том русле, в каком хотелось бы. Пробормотав нечто напоминающее «извините, видите ли… чисто профессиональный интерес…», она покорно заняла свое место.

Тем неожиданнее показался жестокий, выдержанный в гестаповском тоне, вопрос Гиммлера:

– Так все же… При каких обстоятельствах и когда именно вам пришлось видеться с господином Гейдрихом? – Ей-то показалось, что рейхсфюреру вообще не хотелось, чтобы она упоминала имя этого человека.

– Он бывал у нас в «лебенсборне», – она замялась и почему-то посмотрела на свои короткие, толстые – достаточно короткие и толстые, чтобы привести в ужас любого из преподавателей консерватории, в среде которых некогда воспитывался незабвенный Рейнхард Гейдрих, – пальцы.

– Когда? – засмотрелся на них Гиммлер.

– Незадолго до своей гибели.

– И часто? Я спрашиваю: часто ли он бывал у вас в «Святилище арийцев»?

Их взгляды встретились.

– Всего дважды. Да, точно, дважды… Но ведь он имел право посещать любой из «лебенсборнов»?

– Несомненно.

– Тем более что никому другому, кроме вас, я бы не сообщила этого. Мы умеем хранить тайны, как этого требуют устав «лебенсборна» и его традиции.

– Позвольте, но ведь именно в вашем, как я теперь понял, «источнике жизни» произошел тот… я бы сказал, не совсем этичный случай, вызвавший всякие кривотолки?

– У нас, – повинно признала Эльза, опустив голубовато-зеленые глазки.

– Причем именно с Гейдрихом?

– С обергруппенфюрером Гейдрихом. Я тогда не сочла возможным докладывать. Уверена, что подобные конфликты мы должны улаживать в стенах самого «лебенсборна». И всегда требую этого от своих ариек.

– Однако же этот скандал погасить не сумели, – повысил голос Гиммлер, и Эльза уже не рада была, что напросилась на прием к нему. Она удрученно провела ногтем по коричневатой полировке стола.

– Я бы выразилась определеннее, его невозможно было погасить, коль уж говорить откровенно. Но можете не сомневаться, что впредь… Мы основательно учли то, что произошло.

Глядя, как гауптштурмфюрер Аленберн казнит себя, Гиммлер не сомневался, что впредь подобные скандалы будут угасать в келиях этого арийского родильного монастыря сами собой. Как рождественские свечи на морозном ветру. Но это не помешало ему поинтересоваться:

– Так что там, собственно, случилось? Не думайте, что я посвящен в подробности.

– Мне бы не хотелось возвращаться к тем событиям, – прокашлялась Эльза.

Но Гиммлер смотрел на нее застывшим взглядом и ждал.

– Одну из троих девушек, с которыми господин Гейдрих развлекался в ту ночь, утром навестили родственники… Видите ли, многие из моих ариек набраны вовсе не из приютов, как принято считать. Хотя из приютов тоже есть. Нет, они не из плохих семей.

– Из древних немецких родов, – подтвердил Гиммлер. – Их родословная должна быть достоверной.

– Вы правы. И они приходят к нам не потому, что развращены, а потому, что преданы идеалам национал-социализма, нашему движению, идее СС. То есть «лебенсборн» – вовсе не то, что представлял себе обергруппенфюрер, – иронично улыбнулась Эльза. – Мы заботимся не о половом удовлетворении, а об истинно арийском наследстве наших пар.

– Девушку смущала внешность Гейдриха? – ответил ей все с той же иронией Гиммлер. – Вашей арийке показалось, что Гейдрих недостаточно чист для нее?

– Наоборот, он был прекрасно сложен. И мы приняли его весьма радушно. Однако потом, когда он основательно выпил… То состояние и те манеры, в которых господин Гейдрих добивался моих ариек. Способы, которыми пытался удовлетворить сразу троих… Простите, но…

– По-нят-но… – поспешно прервал ее рейхсфюрер, не желая выслушивать моралите лебенсборнской дамы и предпочитая предусмотрительно уставиться в лежавшую на столе бумагу.

– К тому же у меня создалось впечатление, что кто-то был заинтересован, чтобы скандал вышел за стены «Святилища арийцев». Иначе трудно объяснить, почему…

– Вы и так уже все объяснили, – еще более резко прервал ее Гиммлер. – Разве что желаете назвать имя человека, который был заинтересован, чтобы скандал разгорался. Пожалуйста, оно останется между нами.

– Мне страшно называть его.

– Значит, оно известно вам?! Тогда назовите.

– Не осмелюсь, господин рейхсфюрер, – испуганно повертела головой Эльза.

– Потому что это был Борман? – поспешно выпалил рейхсфюрер. И получилось, что как бы невзначай. Обычный прием следователя.