Черный легион

– Они хотят, чтобы к тому времени вы уже были готовы к разговору. Так что моя задача подготовить вас.

– Но позвольте: оставить Ватикан? Мне? Ватикан? Это невозможно. Вы, архиепископ, подумали над тем, как это может быть воспринято кардиналами, курией, всем католическим миром?

– Думал. Да-да, думал. Скажем так: они воспримут это по-разному. Но представьте себе, каким будет авторитет папы, сколь низко он падет, если однажды утром весь христианский мир узнает, что наместника Иисуса на земле похитили и, простите, ваше святейшество, приволокли в бункер фюрера.

– Это было бы ужасно.

– А так мы прикинули, что если ваш отъезд должным образом обставить… Ну там… поклонение святым местам. Внезапное недомогание, с лечением в лондонской клинике. Могут быть и другие объяснения. В ордене христианских братьев, судя по всему, монахи обладают богатой фантазией.

– Значит, в эту акцию вовлечен орден христианских братьев?

– Тот самый, – мрачно напомнил ему архиепископ.

– Им уже все известно?

Папа ухватился рукой за нагрудный крест, словно в порыве отречения собирался сорвать его с себя.

– Монахи ордена приучены молчать. Адвокатами и вниманием прессы они не избалованы. Традиции Средневековья.

«Иисусе Святой, – подумалось архиепископу, – кому я все это говорю?! Известна ли мне хоть тысячная доля того, что знает о нравах монашеских орденов папа римский?»

– Но именно сейчас, зная о том, что мне угрожает, я обязан остаться здесь, в Ватикане, – проговорил он уже не так уверенно, как прежде. Не утверждал, а как бы советовался. – И потом, кто будет организовывать мой отъезд? Кто вас, в конце концов, послал? Только что вы упомянули монахов…

– Они всего лишь посредники.

– В том-то и дело. Могу ли я доверять людям, от имени которых?..

– Один из них явится к вам завтра. Это монах ордена христианских братьев. Бедный, вечно молящийся монах Тото.

– Монах Тото?

Архиепископ не спешил. У него оказалось достаточно времени, чтобы дождаться, пока глаза папы выдадут его: «Постой-постой… Тото?»

– Я не оговорился. Монах Тото. Орден христианских братьев. Ваш нунций, архиепископ Грельяни, должен помнить этого брата.

– Хорошо, я расспрошу Грельяни. Возможно, он действительно вспомнит.

– Так вот, монах Тото появится завтра. Если, конечно, согласитесь принять его.

– Естественно, приму.

– Уверен: он сумеет убедить вас. Хотя бы в том, что вы должны немедленно принять все меры предосторожности. Монах Тото – так он представится… – в последний раз напомнил ему архиепископ Шарден, мстительно улыбнувшись.

Наконец-то он сумел вернуть папе свой тягостный долг.

15

– Это правда, поручик? Вас действительно арестовали за то, что отказались сжечь хутор? Расстрелять хуторян и сжечь его?

– Рашковский растрепался? Провинциальный мерзавец. Мало того, что посадил меня в одну камеру с партизаном. Так он еще и… Вас это не должно интересовать, лейтенант! – вдруг заорал Розданов, поднимаясь и подступая к Беркуту. – Вас это никоим образом не должно интересовать! И не смейте задавать мне вопросы!

– Почему же не должно интересовать? Насколько мне известно, хуторян хотели казнить за связь с моим отрядом. Связь с Беркутом. А вы отказались выполнять этот приказ. Нет, сударь, меня это касается самым непосредственным образом. Не возьму в толк, почему вы решились на этот шаг.

– Не смейте задавать мне вопросы! – пошел на лейтенанта Розданов.

Беркут не мог понять, почему он так возбужден. За дни, которые они провели вместе, в таком состоянии он видел его впервые. Даже после изнурительных многочасовых допросов с избиением Розданов обычно внешне оставался спокойным.

– А ведь в сущности мы с вами пострадали за одно и то же – за сопротивление оккупантам.

– Это-то меня и бесит, господин сталинский комиссар! Ибо не желаю ни страдать заодно с вами, ни сидеть в одной камере, ни, тем более, умирать. Каждый раз, когда я попадаю к этому провинциальному мерзавцу Рашковскому, я требую только одного – чтобы убрал вас из этой камеры.

– Представляю себе рожу Рашковского, когда он слышит ваши просьбы, – обронил Беркут.

– Но, похоже, этот провинциальный мерзавец специально свел нас, чтобы поиздеваться над белым офицером. Да и над вами тоже. Эй вы, ублюдки! – метнулся он к двери. – Я требую убрать отсюда этого комиссаришку! Охрана! – сотрясал кулаками дверь. – Вызвать сюда начальника полиции! Я офицер, я служу рейху и требую, чтобы меня содержали отдельно от партизан!

Беркут отошел к стене, сел на небольшую кучку сена, которая служила ему лежанкой (нар здесь почему-то не было), и медленно размял затекшие под веревками кисти рук, которые все еще казались ему связанными.

Нет, он не страдал от соседства с этим человеком. Наоборот, ему хотелось побольше узнать о Розданове. Поручик Белой гвардии… Кто бы мог предсказать, что судьба сведет его в одной камере с полицаем, до сих пор считающим себя белогвардейцем? Казалось бы, когда это было: поручики, юнкера, Белая гвардия!..

Лейтенант дождался, пока появившийся у двери охранник всласть выматюжил Розданова, улыбнулся про себя, но и после этого не спешил продолжать разговор.