Черный легион

В то же время он был признателен Попицу. Только благодаря откровениям министра Гиммлер узнал то, о чем обязан был знать давно: в стране назревает заговор. Собственно, уже созрел. Министр не назвал лиц, которые стоят за ним, однако ясно дал понять, что среди них не только гражданские, но и высокопоставленные военные чины. И Гиммлер не сомневался, что так оно и есть. Рейхсфюрер хорошо знал Попица и понимал: выполнять задание мелких авантюристов этот аристократ не станет. Рискнуть встретиться с главным жандармом рейха мог или самоубийца, или же человек, знающий, что его поддерживают и подстраховывают люди, в самом деле способные взять власть в свои руки[45].

Гиммлер отошел от окна, уселся в глубокое кресло, стоящее за небольшим письменным столом и, перемотав пленку, принялся прослушивать записанный на нее разговор с министром. Используя в беседе с Попицем скрытый магнитофон, Гиммлер твердо знал, что эта запись рассчитана только на него самого. Поэтому мог позволить себе льстивое потакание некоторым взглядам своего давнего знакомого, его высказываниям, с которыми трудно было не согласиться, уже хотя бы потому, что факты, как и выводы, были очевидны.

Но когда рейхсфюрер понял, что прусского министра привели к нему не эмоции и страх за собственное будущее, не стремление пересесть из земельного министерства в федеральное, а долг заговорщика… Их беседа сразу же превратилась в форменный допрос. Гиммлер вспомнил, как министр финансов побледнел, как задрожал его слегка отвисающий подбородок и нервно зашарили по столу руки. Очевидно, Попицу до сих пор не верится, что сумел выйти из квартиры рейхсфюрера без наручников и конвоиров.

«Но почему моя кандидатура представляется заговорщикам наиболее подходящей для роли руководителя? Я давал для этого повод? – думалось тогда рейхсфюреру. Министр все еще продолжал излагать взгляды своих неназванных пока соратников, однако Гиммлер воспринимал его слова лишь как эхо мятежных размышлений. – Нет, не давал… Не должен был давать, – уточнил рейхсфюрер уже тоном начальника государственной полиции.

«Не должен был», – вот первое, что скажет фюрер, когда ему станет известно о моих переговорах с этим… – презрительно поиграл желваками Гиммлер, – прусским министром».

«Станет известно? – вдруг словно бы очнулся рейхсфюрер. – От кого ему может стать известно?!» – взбурлила в нем гордыня. В конце концов он, Гиммлер, далеко не последний человек в этом государстве».

Однако, представив себе реакцию фюрера на эту новость, сразу сник и почти вслух сказал себе:

«Он обязан узнать это от тебя, Генрих. Так или иначе весть о заговоре просочится к Гитлеру. Так пусть узнает о нем от того, от кого обязан узнать. Ты не можешь предать фюрера. Не имеешь права даже мысли допускать о предательстве человека, которому ты обязан всем, решительно всем, чего достиг, что имеешь, что представляешь из себя в глазах германской нации».

Гиммлер умел быть искренним с собой. Этой искренности вполне хватало, чтобы фюрер оставался для него не просто идолом, но полубогом. Когда в начале 1926 года Гитлер понял, что ему нужна надежная охрана, из всех, кому мог доверить в то время свою жизнь, из всех, на кого мог положиться, он избрал именно его, Гиммлера, тогда еще никому не известного двадцатишестилетнего члена партии; именно его назначил командиром одного из отрядов личной охраны. А еще через три года поставил во главе всей личной гвардии, возведя в ранг рейхсфюрера «Шутцштаффель», известной ныне всему миру как орден СС.

На многотрудном пути к вершине власти и могущества Гитлеру немало людей пришлось сменить, во многих разувериться, некоторых попросту убрать с дороги. Единственным, в верности кого фюрер никогда не сомневался, был он, Генрих Гиммлер.

Рейхсфюрер знал, что ждет доверившегося ему доктора Попица. Не сомневался также, что, прослышав о его доносе фюреру, заговорщики сделают все возможное, чтобы отомстить ему. Возможно, даже ликвидировать.

Ведь в их стае действительно оказались довольно высокопоставленные военные.

Но это не очень-то страшило Гиммлера. Он поступит по-своему: подождет с арестом министра, но в то же время подождет и с докладом фюреру. Прежде чем идти на прием к Гитлеру, он попытается сам разобраться, что к чему. Кто вдохновитель заговора и насколько близко к приемной фюрера проникли эти новоявленные карбонарии.

Выключив магнитофон, Гиммлер несколько минут сидел откинувшись на спинку кресла и уставившись глазами в потолок. Словно молился.

25

Ожил телефон. Гиммлер взглянул на него с явным беспокойством. О том, что он находился здесь, знал только один человек, его личный адъютант и порученец штандартенфюрер Брандт. Но он получил строгий приказ пользоваться этим номером только в крайних случаях.

– Извините, господин рейхсфюрер, – послышался тихий, не по-солдатски вежливый голос Брандта. – Вам уже дважды звонил Геринг.

– Да, и что нужно этому королю спекулянтов?