Черный Леопард, Рыжий Волк

– Так я знал, что ты уйдешь. В Фасиси, когда спросили: «Как вы отыщете этого человека? Он… уже лун двадцать, как мертв», – я сказал… я сказал… – Он закашлялся. – Я сказал, мол, знаю я одну ищейку, он перед хорошей охотой никогда не устоит. Говорит, что ради денег работает, только работа и есть его плата, хотя он того и не признает ни за что.

– Не должен был я уходить, – сказал я.

– Да, не должен был. Что за жизни мы вели? Раскаяние в том, чего нам делать не следовало, сожаление о том, что следовало бы. Я тоскую по жизни леопарда, Следопыт. Тоскую, что так и не изведал должного.

– А нынче ты умираешь.

– Леопарды не ведают о смерти. Никогда не думают о ней, потому как тут и думать-то не о чем. Зачем мы делаем это, Следопыт? Зачем мы думаем ни о чем?

– Не знаю. Потому как должны же мы во что-то верить.

– У меня знакомый был, он говорил, что не верит в верование.

У него вырвался смех с кашлем вместе.

– А у меня был знакомый, кто говорил, что никто не любит никого.

– Оба они всего лишь дураки. Лишь ду…

Голова его откинулась мне на руки. Не оставляй их в покое, котяра. Задай им в загробном мире забаву и посрами их властителей, думал я, но вслух не говорил. Он был первым человеком, о ком я мог бы сказать, что любил его, хотя он не стал первым, кому я сказал это.

Подумалось, перестану ли я когда вспоминать об этих годах, и я понял: не перестану, потому как постараюсь добраться до смысла, или до сказания доискаться, или даже до причины всего, как, я слышал, поступали в великих сказаниях. Россказни про тщеславие и благие цели, когда мы только то и делали, что старались отыскать какого-то мальчишку по причине, оказавшейся лживой для оказавшихся лживыми людей.

Может, вот так и заканчиваются все сказания, те, где есть правдивые женщины и мужчины, где настоящие тела падают от ранений и смерти и где проливается настоящая кровь. И, может, как раз поэтому великие истории, какие рассказываем мы, совсем другие. Ведь мы рассказываем истории, чтобы жить, а таким историям цель нужна, так что такие истории обязательно становятся враньем. Ведь у подлинной истории в конце нет ничего, кроме пустых утрат.

Соголон плевалась в земле.

– Глаза б мои никогда твоей рожи не видели б, – сказал я.

– Я б тоже хотела, чтоб твой глаз меня никогда не видел.

Я поднял меч Леопарда. Мог бы прямо там опустить его ей на голову, развалить ей череп надвое, как арбуз разрезать.

– Хочешь убить меня. Лучше поспеши и исполни. Ведь я живу добро…

– Етить всех богов и ты со своими речами, Соголон. Твоя королева не смогла даже имени твоего вспомнить, когда я сказал ей о твоей смерти. И потом, если я убью тебя, кто известит Сестру короля, что ее змееныш мертв? Как быть теперь с нашим содружеством, ведьма? Леопард должен был увидеть: та, что погубила его, спускается в мир иной за ним сразу следом. Боги посмеялись бы, верно?

– Никаких богов нет. Этот Аеси не говорил тебе? Даже сейчас голова твоя до того тупа, что ты не видишь, что воистину творится вокруг.

– Правда и ты никогда не жили под одной крышей. Мы в конце этого сказания, ты и я.

– Он палач богов!

– Эка новость! Только уже конец этой истории, Ведьма Лунной Ночи. Потолкуй про эту новость с любым голодным зверюгой, что раскроет пасть над твоей рожей. – У Соголон дернулся кадык. – Выживать всегда было единственным твоим умением, – напомнил я.

– Мальчик-волк, дай мне попить. Дай попить!

Я смотрел на ее голову, что черным камнем лежала на земле, перекатывалась по ней, силилась оторваться от нее. Я искал свой топор и никак не мог найти его. А ножи мои давно пропали. Пропажа их наталкивала меня на мысль утратить и все остальное. Отрешиться от всего. Я снял со спины кожаные ножны для топориков, стянул ремень и переступил через снятые рубаху и набедренную повязку. Я пошагал на север, держа путь на звезду справа от луны. Он пришел и мигом ушел, словно вдруг передумал. Аеси. Он появился так, будто всегда был тут, и ушел так, будто его никогда и не было. Гиены не дадут останкам Леопарда пропасть. Так повелось в буше, и это было бы тем, чего ему хотелось.

Может, в такое время люди с головами посметливее и сердцами побольше, чем мои, смотрят, как крокодил пожирает луну, как вращается этот мир вокруг богов небесных, особенно ушедшего бога солнца, не обращая внимания на то, чем занимаются мужчины и женщины в своих землях. И, может, исходит от этого какая-то мудрость или что-то очень с нею созвучное. Только мне хотелось лишь одного: шагать – не куда-нибудь, не откуда-нибудь, а просто прочь. Позади себя слышал:

– Дай мне попить! Дай мне попить!

Соголон продолжала причитать.

Я продолжал шагать. За много дней я прошагал по странам, и по влажным землям, и по сухим землям, пока не оказался в Омороро, месте пребывании вашего безумного Короля. Там меня заточили в темницу как бродягу, приняли меня за вора, пытали меня как изменника, а когда Сестра короля прослышала, что чадо ее мертво, меня арестовали как убийцу.

А теперь посмотри на меня и на себя в городе-государстве Нигики, где никому из нас быть не хочется, да только никому из нас и идти некуда.