Черный Леопард, Рыжий Волк

– А в тебе нет ничего, кроме глупенькой простоты. Этого последнего безумного короля, Соголон, мы зовем самым безумным за то, что он начал войну, какую ему не выиграть, потому что ему хочется править всеми королевствами. Может, он и безумный, но он не дурак. Угроза, ведьма, грядет не с юга, или севера, или даже с востока, а с запада. Угроза огня и болезней, смерти и гнили идет из-за моря – все великие старейшины, шаманы и йируволо различали это. Я различал это третьим глазом: люди красные, как кровь, и белые, как песок. И только одно королевство, объединенное королевство, способно на противостояние – и лунам, и годам, и векам штурма. И только один сильный король, не безумный и не уродливый кровосос с матерью, сходящей с ума по власти, поскольку ни тот, ни другой не способны ни завоевывать, ни править, ни всем королевством управлять. Эта самая королева из Мверу, знает ли она, почему Акумова династия пресекла эту линию наследования? Он всю ночь говорил это. Угроза надвигалась, дурное поветрие. И этот малец, это маленькое отвратительное существо, он должен быть уничтожен. Нет у тебя ничего, кроме жизни, прожитой во лжи.

– Лжи, лжи, лжи, – пролопотал малец и захихикал.

Мы все посмотрели на него. До сих пор я никогда не слышал, чтоб он говорил. Он все еще корчился и сгибался, касаясь пальцев на ногах, извивался на земле, ухо его Аеси отпустил.

– Он умрет сегодня ночью, – сказал Аеси.

– Он умрет от моего топорика, – сказал я.

– Нет, – сказала Соголон.

– Лжи, лжи, лжи-ха-ха-ха, – вновь залопотал малец.

– Лжи, лжи, лжи-ха-ха-ха, – повторил Найка.

Я и забыл о нем. Он приблизился к ребенку, и оба они раз за разом повторяли это, пока голоса их не слились воедино. Найка остановился прямо перед ребенком.

Тот бросился к нему и прыгнул в его объятья. Найка подхватил его, обвил руками. Малец прильнул к его груди, успокаиваясь, тыкаясь носом, как ягненок. Потом Найка поморщился, и я понял, что малец впился в него зубами. Кровь малец сосал, как грудное молоко. Найка обнял его. Он захлопал крыльями, пока ноги его не оторвались от земли. Поднимался все выше и выше, на этот раз не срываясь и не падая, не проседая от тяжести или своей слабости. Найка вновь захлопал крыльями, и удар молнии, ослепительно-белый и ярче солнца, расколов небо, сразил их обоих. Земля вздрогнула от удара, слишком громкого, чтобы кто-то расслышал вопли мальца. Ударила молния и застыла, вонзившись в них обоих: Найка крепко прижимал к себе мальца, а тот брыкался и вопил, пока длинная молния не заискрилась, вызвав пламя, какое охватило их, мгновенно взметнулось и погасло, не оставив ничего, кроме маленьких тлеющих угольков, пропавших в черной тьме.

– У-у, проклятые короли, у-у, проклятые короли! – завыла Соголон. Выла она до того долго, что когда, наконец, вой ослабел, то перешел в нытье. Я чуял запах сгоревшей плоти и ждал, когда снизойдет на меня хоть что-то: не покой, не удовлетворение, не ощущение праведности отмщения, но что-то, мне не ведомое. Но я знал: я жду его, но я понимал – оно не придет.

Леопард закашлялся.

– Леопард!

Я бросился к нему, и он закивал головой, будто пьяница. Я понимал, что он истек кровью. Вытащил меч у него из груди, и он схватил ртом воздух. Он упал с дерева, я подхватил его, и оба мы свалились на землю. Я прижал ладонь к его груди. Ему всегда хотелось умереть леопардом, только я и представить себе не мог, как бы он сейчас обратился. Он схватил мою ладонь и прижал ее к лицу.

– Беда твоя в том, что никак не получалось у тебя быть кем-то получше плохого лучника. Из-за это у нас и такие гадкие судьбы, у тебя и у меня, – выговорил он. Я держал его голову и гладил по затылку и шее, как кошку бы гладил, надеясь, что от этого станет легче. Он все же пытался обратиться, я чувствовал это под его кожей. Лоб у него утолщался, усы и зубы выросли, глаза засверкали в темноте, только на большее его не хватило.

– Давай телами обменяемся в наших следующих жизнях, – сказал я.

– Тебе отвратительно сырое мясо, и для тебя всегда был невыносим даже палец в твоей заднице, – выговорил он и засмеялся, но смех обернулся кашлем. Кашель сотряс его тело, и из раны на груди у меня меж пальцев стала сочиться кровь. – Никак не надо было приходить к тебе. Никак нельзя было забирать тебя с твоего дерева, – произнес он, кашляя.

– Ты пришел ко мне, потому как знал, что я пойду. Вот она, правда. Я любил, и я скучал – и то и другое разом, два правителя в одном доме. Я с ума сходил.

– Я заставил тебя уйти. Помнишь, что я сказал? Nkita ghara igbo uja a guo ya aha ozo.

– Если волк не станет выть, люди наделят его другим именем.

– Я соврал. Говорилось, если пес не станет лаять.

Я рассмеялся, и он тоже пытался.

– Я ушел, потому что хотел этого.