Черный Леопард, Рыжий Волк

Он ничего не сказал, только меч свой потащил. Я глаз не сводил с черной фигуры в воде с факелом в руке. Вода, темно-синяя с наступлением ночи, была спокойна и тиха. Я видел в отражениях, как Леопард побежал на ребенка. Я поднял взгляд как раз, когда он замахнулся мечом на голову мальца. Соголон даже не повернулась, но в мгновение ока хлестнул порыв ветра, сбил Леопарда с ног, подбросил его в воздух и шмякнул о дерево. А сразу за ним летел подхваченный ветром меч, какой молнией ударил Леопарду в грудь. Голова его безжизненно повисла.

Я заорал Леопарду и швырнул топориком в Ведьму Лунной Ночи. Тот прорубился сквозь ветер, и ведьма уклонилась от лезвия, но ручка ударила ей по лицу, и все ее тело замерцало. Белая глина исчезла, потом появилась, потом исчезла, потом опять появилась, потом пропала. Мы с Найкой бегом бросились вокруг этого большого пруда. Соголон была выгоревшей скорлупой, сплошь черная кожа и пальцы, сплавленные вместе, дыры на месте глаз и рта – до того, как появилась белая глина, а с ней и кожа, и убор ее головной с перьями, к чарам ее опять вернулась сила. Ведьма все еще удерживала мальца. Леопард был недвижим.

Малец принялся смеяться: слегка хохотнул, потом загоготал громко, до того громко, что эхо запрыгало по воде. Соголон шлепнула его, но малец продолжал смеяться. Она опять шлепнула его, но он поймал ее руку зубами и больно куснул. Она оттолкнула его, но он не отпускал. Она еще раз шлепнула его, но он все равно не отпускал. Он кусал до того больно, что Соголон уже не могла совладать с ветром, и ее небольшая буря стихла до ветерка, а потом и вовсе улеглась.

Земля дрожала, грохоча, будто треснуть собиралась. Из озера поднялась волна и обрушилась на берег, захлестнув и сбив с ног Соголон с мальцом. Соголон замахала руками, чтоб вновь поднять ветер, но земля разверзлась и поглотила ее по самую шею, а потом сдвинулась вокруг нее. Она вопила и ругалась, старалась двинуться, но не могла.

А вот на берегу и Аеси оказался, словно бы никогда оттуда и не уходил. Аеси стоял перед мальцом, разглядывая его, как разглядывают белого жирафа или красного льва. Любопытства больше, чем всего другого. Малец взирал на него точно так же.

– Как мог кто-то подумать, что ты мог бы стать Королем? – произнес Аеси.

Малец зашипел. Он пригнулся от Аеси, как присмиревшая змея, корчась и извиваясь, будто по земле перекатывался.

– Я уничтожила тебя, – заявила Соголон Аеси.

– Ты задержала меня, – бросил в ответ Аеси, проходя мимо ведьмы и хватая мальца за ухо.

– Перестань! Ты же знаешь, что он истинный король, – прикрикнула она.

– Истинный? Вам желательно матриархат вернуть, так? Линию наследования королей от Сестры короля, а не от Короля? Ты, Ведьма Лунной Ночи, кому, как ты утверждаешь, триста лет, ты знать ничего не знаешь об этой линии, какую поклялась защищать, это великое зло во всех землях и во всех мирах ты собираешься исправить?

– У тебя только и есть, что красивые разговоры да ложь.

– Ложь – это считать, что это отвратительное существо способно быть королем. Он едва говорить может.

– Он рассказал Сасабонсаму, где я жил, – сказал я, поднимая свой топорик.

– Скулит да воет, как пес в буше. Сосет кровь из материнской груди, а ведь он даже не вампир, а подражание ему, – говорил Аеси. – И все же я чувствую жалость к этому ребенку. Ничто из этого не творилось по его выбору.

– Тогда и смерть будет не его выбором, – сказал я.

– Нет! – закричала Соголон.

– У тебя, – заговорил Аеси, – одна задача. И ты справилась с ней хорошо, Соголон. Вот оно, бесчестье. Взгляни на то, чем ты пожертвовала. Взгляни на свое обуглившееся лицо, на свою обгоревшую кожу, на все свои пальцы, ставшие одним плавником. Все – ради этого мальца. Все во имя мифа сестринской линии наследования. Тебе Сестра короля рассказала историю того, что у нас творилось? Что эти самые сестры, чтоб зачать королей, сношались со своими отцами? Что всякая мать короля была ему же и сестрой? Что как раз из-за того безумные короли Юга всегда безумны. Даже самые дикие из зверей не делают такого. Вот тот порядок, какой женщина по имени Соголон желает восстановить. Ты, кому три сотни лет.

– Нет в тебе ничего, кроме зла.