– Беленький тот, красавчик, тот, когда я его давил, пока не увидел, как кровь у него под кожей течет, прелесть просто, он – боец, он боец получше тебя. Научился у того, с двумя мечами. Вдвоем они, я дверь выламываю, а они вдвоем с дерева соскользнули, говорят, мол, сразимся с тобой. И ведь скакнули на меня и ударили, и тот, с двумя мечами, бросил один меч белокоженькому, и он на меня пошел, мальчик этот, он скакнул, и мальчик этот, он меня по башке вдарил: больно, – а взрослый меня в бок прям вот сюда мечом ударил, прям вот сюда, и меч мне в грудную клетку уперся прям вот тут, я двинул его кулаком, и он упал, так белокоженький подбежал ко мне, пригнулся, прежде чем я смог крылом его сшибить, ухватил меня за крыло и проткнул его насквозь, видишь, вон там до сих пор еще дырка, это ее белокоженький проделал, и я схватил его вот этой ногой, схватил его другой ногой да зашвырнул вверх на дерево, он об ветку треснулся и затих. Да-да. А тот, что шарик, он подкатился ко мне сзади и сбил меня с обеих моих ног. И я упал, а он смеялся, так я схватил его, прежде чем он удрать успел, и куснул его, кусок мяса вырвал, сладенькое мясо, сладенькое, сладенькое мясцо, и я еще куснул, а тот волосатый закричал. Он посадил кой-кого из них на лошадь и ударил лошадь. И они ускакали, а он на меня напал, злой такой, а мне злые нравятся, а он все дерется, дерется и дерется, и колет, и рубит, и до глаз моих добирается, меч-то я перехватил, так этот белокоженький свой вонзил мне прямо в зад, и тут я взъярился, да уж.
Он вытащил меня из светлой травы в темную, и надо мной тоже темно было. Я опять пнул его в руку, а он вздернул меня вверх да и шмякнул опять об траву. Кровь опять потекла у меня из уха.
– Схватил я белокоженького и всмятку его, всмятку, всмятку, всмятку, всмятку его, пока из него все соки не вышли. А тот, длинноволосый, он как рыкнет, как рыкнет, как пес все равно, зато дрался он как воин, он с двумя мечами лучше был, чем ты с одним топором. Стой, не дрыгайся, дай я и тебя тоже всмятку, говорю я ему, а он и так делает, и так, будто муха, и рубит меня по спине – кожу рассек! Кожу мне никто не рассекал, уж много лун не приходилось мне собственную кровь видеть, потом он в воздухе через голову прыгает, лучше, чем ты, и всаживает меч мне в пузо, а сам смотрит на меня, а я стою и притворяюсь, чтоб он смотрел на меня, потому как у многих такое понятие, будто там, внизу, что-то есть, а внизу там нет ничего, одно мясо. Вот этой рукой я сшиб его.
Он бросил меня, чтоб руку свою показать.
– И этой рукой меч вытащил. Я мечом хорошо не умею, так он за ножом полез, ну я и проткнул ему грудь, будто пальцем в грязь ткнул. Меч выхватил, махнул и горло ему перерезал. А потом подлетел к нему и поначалу самое вкусненькое съел. А-а, живот, потом такое рыжее, а-а, жирное, как у борова. Так понимают, будто брату моему мясо нравится, а мне нравится кровь, только я что угодно сожру.
Я жалел, что голоса у меня не было, чтоб умолять его перестать, жалел, что у него ушей не было, чтобы услышать.
– Потом я за других взялся, за убежавших, да, взялся. Как им далеко упрыгать, если я быстрее лошади? Этот, двухголовый.
– Их двое было, сукин ты сын. Двое.
– Другая голова, он плакать стал, брата жалеть. Знаешь, что я тому страусу сказал?
– Нигули. Его имя Нигули.
– Странный на вкус. Ты их чем-то необычным кормишь? Он плакал. Я говорю, мол, плачь, мальчик, плачь. Ты не тот, за кем я пришел, это его надо бы съесть вместо тебя.
– Нет.
– Соврал. Враки. Враки. Я соврал. Я б сперва тебя съел, а потом их. Они тебя Отцом звали?
– Я был…
– Ты ни одного не породил. Ты ни одного и не берег. Раскрыл загон настежь и волка впустил.
– Это Леопард. Леопард убил твоего брата.
Он опять схватил меня за горло.
– Та, призрачная, я ее никак схватить не мог. Она что пыль по ветру, – сказал Сасабонсам.
Он бросил меня на землю. Тьма навалилась на меня ясным днем. Желание убить, желание умереть, в голове твоей они одного цвета, а дверь к одному, ведет к другому. Хотелось сказать, что не будет этой твари радости от того, что он убьет меня, что прошел я эти земли с севера до самого юга, через два воевавших королевства пешком прошел, через стрелы прошел и через огонь, через гибельные умыслы людские – и ни о чем не заботился, так что убей меня сейчас, убей меня, отправь на тот свет, убей меня быстро или убивай меня от пальцев ног до пальцев рук, от колен и выше – мне все равно будет наплевать. Вместо этого я выговорил:
– Ты ни единого гриота не знаешь.
Уши Сасабонсама в голову вжались, он брови сдвинул. И ко мне потопал. Встал надо мной, и я у него меж ног оказался. Он крылья расправил. Морду свою нагнул так, что она прямо перед моим лицом оказалась: его глаз против моего глаза. Гнилое мясо застряло меж его зубов.
– Я знаю, каков маленький мальчик на вкус, – сказал он.