Черный Новый год

Тьма таяла – Чернобожье благословение подходило к концу. Слабеющее теневое зрение помогло Расулу различить три коренастые фигуры. Колдун воззвал к богине смерти и болезней, но почувствовал пустоту. Никаких старых увечий, никаких болезней, никакой боли. Будто бы и не живые…

– Ага! – раздался в темноте знакомый голос. – Вот ты и попался, сука.

Расул прищурился, чтобы разглядеть говорившего. Подбоченившись, у люка возле дальней стены стоял Лев…

– Было бы чему удивляться, – ингуш достал из-за пазухи верного «Стечкина», взвел затвор, прицелился и выстрелил. В темноте чиркнуло с кирпичным звуком: одна из коренастых теней, оказавшаяся големом, заслонила хозяина. В бетонном пенале загорелся свет, дверь за спиной Расула хлопнула, големы сделали еще несколько шагов.

Скорее от отчаяния, чем от желания как-то защититься, Расул израсходовал остаток патронов, не причинив глиняным истуканам видимого вреда. Он попытался прорваться к Шимону, проскользнуть мимо его безмолвных глиняных слуг, но уж больно те оказались резвыми. Шершавые руки с толстыми пальцами легко скрутили ингуша, надо сказать, далеко не слабого человека. Завязали глаза грязной арафаткой. Спустя какие-то секунды шайтаны принесли изоленту, и Расул стал похожим на исполинскую черную куколку. Подергался немного – держит намертво! Крепко спеленали, твари.

Словно игрушку, големы несли спеленатого колдуна подземными коридорами. С завязанными глазами почти невозможно ориентироваться в пространстве, но по старой привычке Расул считал повороты: один – налево, два – направо и опять направо, снова налево…

Запахло сыростью; едва слышно капала вода. Это могло означать только одно: они все глубже спускаются под землю.

– Ты извини, Расул, – сбивчиво говорил Лев, как если бы спускался по лестнице, – ты хороший мужик, солдат отличный. Но, понимаешь, эти ребята мне платят бабки, чтобы война не заканчивалась, а русские и пиндосы платят, чтобы я это все остановил. Шоколад сам в пасть плывет, понимаешь? Ничего личного, Расул, бабки есть бабки.

Развязали глаза, кто-то из шайтанов вспорол изоленту, пока големы держали руки и ноги. Расула раздели и снова одели в чистые одежды, исписанные уродливыми кривыми знаками. Когда Расул привык к яркому свету, то смог понять, что знаки – язык демонов. Его приносили в жертву.

– А говорили, что я нужен вам – ублюдков ваших воскрешать. Выходит, опять брехня? – Расул громко засмеялся.

– Ты ведь знаешь, что шайтанам веры нет, так ведь? – пророкотал низкий голос. Казалось, что сейчас говорят сами стены. – Нет, Расул, не за этим ты мне нужен.

– Визирь…

– Он самый. Мне нужна твоя боль, Расул. Видишь ли, я заперт в тюрьме между мирами. Ключ к моей свободе – боль разумного существа, что по своей воле может путешествовать по разным реальностям. Кто, как не потомственный жрец Эштра, способный по своему желанию спускаться в Эл, подойдет для этой роли? Мне нужны твои страдания, Расул. Тогда ты сможешь увидеть меня воочию, и клянусь всем злом тысячи миров, я не дам тебе умереть – ты позавидуешь мертвым.

Свет стал чуточку тусклее. Глаза перестали слезиться, и Расул смог разглядеть комнату: стены, выкрашенные в черный цвет, гирлянды под самым потолком, даже наряженная елка в углу. Посредине стоял широкий стол, уставленный разнообразными блюдами, вроде салатов оливье и сельди под шубой. Праздничная еда, привычная для человека из СНГ. Расул чуть ли не вскрикнул, когда увидел, как за стол садятся его жена и младшая дочь.

По лицу Айшат текли слезы. Губами она беззвучно шептала «папа». Девочка всю жизнь любила Расула, хотя и знала, что он ей не отец.

– Что ж. Скоро Новый год, – девочка и ее мать синхронно открывали рты, говоря голосом Визиря. – Начнем, пожалуй.

К Расулу подошел человек, кто-то из подчиненных Льва, прикрепил какие-то провода к наручникам и кандалам, наклеил электроды на виски и шею, протянул провода к кустарного вида агрегату. Дальше – снова провода, на этот раз толще, и так до самой стены, на которой мелом нарисовали восьмиконечную звезду.

– Передовые технологии сил тьмы! – вдохновенно проговорил Шимон, стоявший чуть поодаль. – Двадцать первый век на дворе, е-мое!

Комок подступал к горлу, кишки будто кипятком обдало. Расул чувствовал, что страх вот-вот овладеет его разумом, и тогда он и в самом деле превратится в ключ к тюрьме Визиря. Он чувствовал, как от стены с рисунком исходит тепло. Казалось, что неровные линии, выведенные мелом, обрели объем.

Едва хватило сил, чтобы взять себя в руки.

– Ты крепкий орешек, ингуш, – сказал Визирь устами Айшат. – Но я прожил тысячи жизней и видел людей в тысячи раз крепче тебя! Многих из них я убил своими руками.

Айшат продолжала шептать «папа», пока Визирь не говорил. Бывшая жена не решалась поднять взгляд. Никто не притронулся к еде, но Расул слышал, как из темноты принюхиваются голодные дэвы.

– Что ж, хорошо. – Визирь снова заговорил чужими устами. – Усилим нагрузку. Шимон, веди!