Черный парус беды

Совершенно очевидно, что Кривушин исходил из принципа «береженого Бог бережет». И правильно исходил.

– Теперь можно и чайку, – сказал капитан, потирая руки. – Его много не бывает.

Дядя Петя хотел казаться довольным, но я видел, что довольство это мнимое, что-то его тревожит. Встревожился и я. Ну, что еще?

– Я приготовлю, – подхватилась Мари.

Снова чайник, конфорка, заварка.

– А что такое выпендрошник?

Я не сразу сообразил, что Мари возвращает нас к нелицеприятной оценке Кривушиным своего племянника, в чем с моей стороны он нашел солидарность и поддержку.

Вообще, на протяжении всего разговора – вплоть до убытия нашей спутницы на нос плота, я то и дело бросал взгляд на Мари и видел, какое у нее выражение лица – сосредоточенное, ничуть не напоминающее то, растаманское, безмятежное. Она жадно ловила каждое слово, стараясь ничего не упустить, и очевидно, главное ухватила. И в том, кстати, была и моя заслуга, и дяди Пети, обеспечивших Мари роскошную практику в русском языке. Столько недель «погружения» в лексику дорогого стоят. А что до лингвистических тонкостей, так это высший класс, тут еще столько же проплыть надо, и еще раз столько же, чтобы этим обогатиться. И то без гарантий.

– Ну, это… – я пошевелил пальцами. – Как бы это попроще? Это фигляр и позер в одном флаконе. The poseur and the buffoon in one glass. Understood?

– Le poseur et le bouffondans un verre, – поддержал меня дядя Петя. – A compris?

– Причем здесь стакан?

Я вздохнул, сознавая свою неопытность в объяснении азбучных для всякого русского человека истин. Стакан здесь действительно ни при чем. Как и флакон.

– А почему он выпендрошник?

Ответил Кривушин:

– Потому что сложно все, слишком сложно, неоправданно. Но красиво. В смысле, эффектно. Когда речь об убийстве идет, так не поступают. Тут эффективность впереди эффектности следует.

– Ага, – подтвердил я. – Должно быть весомо, грубо, зримо. Поняла?

Мари отрицательно качнула головой. Знаменитую строчку из Маяковского она тоже не знала. Ничего, с оглядкой на ее французское образование, это простительно. Вот если бы я Рембо цитировал или Аполлинера…

– Ну, как же, – даже немного расстроился кэп. – Ладно бы СВУ так настроили, что оно должно было сработать при открытии крышки. Все шансы были бы повыше – на нужный результат. Так ведь нет. Не хотел Колька ждать. Или не мог. Знал прекрасно, что такие подарки-сувениры иногда годами по углам пылятся. Вот и выбрал дистанционное управление. Но тут другая тонкость. А что, если подарочек не в кармане у Кульчицкого будет, а, скажем, в сумке, в портфеле каком-нибудь? Соответственно, поражающая способность ниже, летальный исход под вопросом. И величина этого вопроса ничуть не меньше, чем если бы портсигар нашпиговали взрывчаткой. Хорошо, предположим, Колька знал, что Кульчицкий никакими портфелями или, там, барсетками не пользуется. Коробка будет у него в руках, там она у него и взорвется. Но есть еще одно узкое место. Газ – материя… э-э… летучая. А на Азорах, что, ветров не бывает? Да ничего подобного, задувает еще как. И вот идет себе старичок по улице, ногами шаркает, или на лавочке сидит… Ты, Сережа, где-то там, за углом, весь собой довольный звонишь Кольке, чтобы доложить о выполнении задания. Сигнал – взрыв – газ. А тут такая незадача: ветер. С утра тихо было, а к обеду что-то занепогодилось. И сильный такой ветер, шквалистый. И в ту секунду самую важную – порыв! Миг – и нет ядовитого облака. Унесло, развеяло. И остался Кульчицкий с порезанными осколками руками, может, еще какими увечьями, с мутью в голове… Но живой!

– Живее всех живых, – добавил я свои пять копеек, опять же сомневаясь, что образованная по-западному девушка знает, откуда есть-пошли эти слова.

– Короче, – подытожил Кривушин. – Все хлипко, неустойчиво, никакого запаса прочности. Вот это, девонька, и называется выпендреж. А Колька, значит, выпендрежник. Ну, и хватит об этом. Мы чай будем пить или как?

И мы стали пить чай, а как с чаепитием покончили, капитан распорядился:

– Давай-ка к рулю, друг ситный. Разомни косточки.

Я отключил ветровое подруливающее устройство и взялся за штурвал.

Глава 18

Рулить было легко. Волны не безобразничали, пассат все так же надувал парус, заодно ероша мои волосы.

Мари прибралась на камбузе. Дядя Петя в преддверии вечерней вахты отправился на боковую, и вскоре из каюты донесся могучий храп. Вообще-то капитан наш храпежом не отличался, но сейчас отчего-то дал на полную.

Долго терзать наш слух Кривушину не довелось. Я его разбудил, но вовсе не в заботе о своих барабанных перепонках, о слуховом аппарате Мари я тоже не думал, и обстановка на море и плоту нисколько не изменилась. Дело было в другом. Посетила меня одна мыслишка, и такая, что я аж похолодел.

– Кэп! – я тряс Кривушина за плечо. – Дядя Петя!