Черный Пеликан

Получалось чересчур по-книжному, и я был недоволен собой, но на Веру произвело впечатление, даже и несмотря на искусственность слога. «Но…» – нерешительно произнесла она, быстро моргнув несколько раз. «Подожди, подожди, – воскликнул я, перебивая, – я знаю, что ты скажешь, но поверь – я уже не такой, как прежде. Я изменился – да, изменился до неузнаваемости, узнав цену очень многим вещам. Я даже научился зарабатывать деньги – что еще требуют от мужчины, если прочее в нем есть и так? Теперь я знаю, что тебе нужно, может быть лучше тебя самой. Подумай, ты ведь губишь себя и увядаешь, и теряешь годы. Со мною ты обретешь и любовь, и страсть, я окружу тебя заботой и буду охранять твой сон. Я готов потакать капризам, когда ты будешь капризна, я стану сильнее всех, когда тебе захочется побыть слабой, обращусь гигантом, титаном, возвышусь каменной глыбой, на которую можно взгромоздить все…»

Вера глядела на меня, не отрываясь, чуть сузив глаза. Она явно была сбита с толку, я будто слышал пощелкивание счетных машинок в ее хорошенькой головке, которые трудились вовсю, сопоставляя, отбрасывая, пытаясь угадать наверняка. Их мощь была хорошо известна, отпущенная мне фора стремительно сокращалась, и где-то впереди уже маячило разоблачение.

«Я буду рядом, когда тебе будет плохо, – заспешил я скороговоркой, понизив голос и добавив в него мягкой хрипотцы. – Я буду ждать тебя, если ты захочешь исчезнуть – ждать долго, пусть даже и всю жизнь. Я не попрекну тебя ни словом и не оскорблю ни единой жалобой, я буду с тобой всегда и буду ласков с тобой всегда, какие бы кошки ни скребли у тебя на душе. Я огражу тебя надежной стеной от всех напастей и от всех обид, я…»

Голос мой дрогнул предательски, я кашлянул, и Вера сразу забрала руку, выпрямив спину и надменно подняв подбородок. Что-то изменилось в ее лице – наверное машинки сосчитали наконец и выдали ответ. «Мы будем всегда…» – начал было я снова, но тут же сбился и замолчал, будто разом вдруг потеряв все слова.

«Ну хватит! – резко сказала Вера. – Что ты из себя строишь, кто тебе поверит? Как был, так и остался пустомелей, только и горазд насмехаться над другими, – добавила она в сердцах, потом открыла сумочку, убрала сигареты и резко ее защелкнула. – Заплати пожалуйста за кофе, мне пора. И запомни… – ее голос еще похолодел, и в нем появилось что-то похожее на угрозу. – Запомни – развлекайся, как умеешь, но не трогай серьезных вещей, о которых попусту не говорят. Тебе самому отольется рано или поздно, хоть для тебя и нет ничего святого».

Ну вот, подумал я, еще только советов мне не хватало. Всезнающая Кассандра… Не трудись, я не из вашего курятника, чуть было не произнес я вслух, но вовремя прикусил язык – недоставало лишь ввязаться в препирательства, как в старые времена. И без того я злился на себя чрезвычайно – устроил бездарную демонстрацию и перед кем? Просто шутовство какое-то, шутовство и фарс.

Нужно было уходить немедля, но я сидел, будто приклеенный к стулу. Глупейшее упрямство заставляло огрызнуться в ответ, что-то доказать и козырнуть чем-то, оставляя за собой последнее слово. Обидно было уже не за Юлиана, бог с ним, с Юлианом, пусть сам разбирается, как хочет. Мне было жаль своего собственного воспоминания, светлого и щемящего, внезапного и грозного как тайфун, жаль той Веры, что бередила душу, возвращаясь в случайных женщинах, в незнакомых местах, а заодно – мансарды у стадиона, больших шмелей, прилетавших в мае, всей моей навсегда ушедшей юности. Ничто не вернется – одно это способно обидеть до слез, а теперь и память становилась отравлена новым ядом, от которого не уколоться никаким шприцем.

«Мы будем всегда вместе, – сказал я холодно, твердо глядя ей в глаза. – Вместе, не сомневаясь друг в друге и не помышляя о предательстве. Это с другими мы могли хитрить и ловчить, обманывать и замышлять измены. Нам было тоскливо с другими – мы искали разнообразия, а найдя его, страдали сами – не то, не то. Но теперь будет то – все то, о чем мы мечтали – и мы переменимся враз – не так ли? Мы очистимся душой и оставим мелкие помыслы, преисполнимся благородства и отринем ложь. Нам просто мешали негодные спутники, но мы избавились от спутников – посмотри, ради тебя я заманил в ловушку последнего из них. Он исчез на два дня, но два дня обратятся в вечность, стоит лишь захотеть. Нет преград желаниям – обстоятельства пасуют перед ними…»

Я хотел добавить еще что-то, даже и замечая, что меня заносит не туда, но у Веры вдруг расширились зрачки, и она вновь напряглась, стремительно додумывая что-то. «В ловушку… На два дня… – повторила она за мной, – Так это ты…» Я замолчал, поняв наконец, что сболтнул совсем уже лишнее, а она продолжала негромко: – «Так ведь и знала, чувствовала прямо. Говорила же – не езжай, не нужно… Как же я разрешила?»