Черный Принц

Получив послание сына, Эдуард III постарался, чтобы добрые новости распространились по стране как можно шире. Он писал представителям высшего духовенства с тем, чтобы они распространили его слова по приходам:

«Девятнадцатого дня минувшего месяца сентября около города Пуатье встретил его [принца Уэльского] Жан де Валуа, не по праву захвативший то королевство, с очень большой армией. И там обе армии вступили в сражение, и началась упорная битва. Но небесное правосудие не попустило случиться несправедливости, и упомянутый Жан попал в руки нашего упомянутого сына, и был пленён, как и множество других знатных и могущественных мужей с ним, а также латников и простых солдат. А нашим людям ущерб нанесён был невеликий»⁶⁸.

Армия направилась в Бордо достаточно бодрым темпом, проходя примерно по 30 километров в день. Принц повёл её через Куе и Рюффек. Форсировав Шаранту у Вертея 24 сентября и обойдя Ангулем через Мутон и Ла-Рошфуко, она продолжила движение на юго-запад к Вильбуа-Лавалетту, Сен-Олею и Сен-Антуан-сюр-Л’Илю. 30 сентября войска вошли в Сен-Эмильон, а 2 октября — в Бордо. Правда, Эдуард Вудстокский и король Жан II задержались в Либурне, где ожидали, когда в городе для них будет подготовлена достойная резиденция. И две недели спустя они торжественно вступили в столицу Аквитании. Толпы горожан собрались посмотреть на доблестного принца и его высокородного пленника.

* * *

Эдуард Вудстокский и пленённый им Жан II провели зиму в Бордо. Они жили в надёжно охраняемом дворце архиепископа — огромном обветшалом особняке, зажатом между нефом нового собора и древней городской стеной. С пленником обращались соответственно его высочайшему статусу, и заключение было совсем не строгим. Короля повсюду сопровождали личные слуги, его бывшие министры, советники и товарищи по оружию, также попавшие в плен при Пуатье. Такой блестящей свиты, пожалуй, у него не было и в Париже. Граф д’Арманьяк, которому въезд в Бордо был по понятным причинам заказан, тем не менее получил разрешение прислать мебель для обустройства королевских апартаментов и серебряное блюдо для монаршей трапезы. Таким образом, у Жана II фактически сформировался собственный двор, хотя управлять Францией из дворца архиепископа Бордоского он, естественно, не мог.

Военных действий в ближайшее время Эдуард вести не собирался, поскольку у него было по горло проблем с высокородным пленником. Пока участники кампании Пуатье развлекались, тратили добытое ими добро и предвкушали скорое возвращение домой, принц погряз в дипломатической переписке. Гонцы беспрерывно сновали из Бордо в Лондон и обратно, доставляя в столицу отчёты о тяжелейших дебатах по поводу перемирия, и возвращаясь в Аквитанию с инструкциями. Переговорщики постоянно сталкивались с серьёзными противоречиями, которые надо было оперативно разрешать. Например, неясно было, в каком статусе следовало рассматривать французского короля — по большому счёту, в глазах англичан он был лишь де-факто правителем Франции, а не её монархом. С другой стороны, как мы помним, принц не получал полномочий иметь дело с главнокомандующим вражеской армии. Эдуарду III пришлось срочно присылать ему грамоту с дополнительными разъяснениями:

«Также сына нашего мы сейчас делаем, назначаем и утверждаем управляющим, распорядителем и нашим специальным представителем. Той же [грамотой] даём и предоставляем ему полную и неограниченную власть, полномочия и специальный мандат для переговоров за нас и от нашего имени с вышеуказанным нашим врагом Францией и её представителем или представителями или с любыми другими лицами»⁶⁹.

Сильно мешало конструктивному течению переговоров и то, что представителем папы снова оказался кардинал де Талейран-Перигор, скомпрометированный в глазах как французов, так и англичан в битве при Пуатье. Первые не могли простить ему попыток заключить перемирие перед сражением, ибо именно постоянные проволочки позволили принцу хорошо подготовиться к обороне. Вторые выдвигали куда гораздо более серьёзные обвинения: после того, как кардинал-миротворец покинул, наконец, поле боя, часть его людей осталась там и сражалась на французской стороне. Перигору пришлось добиваться аудиенции у принца и представлять доказательства своей невиновности — впрочем, ему это вполне удалось.