Рассчитав время так, чтобы прибыть к самому открытию роддома, я встал, сходил в душ, выпил чашку кофе и, выкурив сигарету, отправился туда. Я специально не стал звонить Алисе, чтобы вдруг не разбудить ее, если она еще спала. По дороге перед самым входом я вдруг заметил бабушку, которая сидела в черном потертом пальто и шерстяном платке, продавая цветы. Иронично подумав, что ей не хватает только косы для образа, я мысленно проговорил при этом:
«Вот этим пенсионеркам неймется, что они уже в такую рань готовы стоять на холоде, лишь бы заработать гроши».
Но потом мое внимание привлекли сами цветы, подснежники.
«Это знак», – подумал я и решил, что будет очень символично подарить их Алисе в этот воскресный весенний день.
Когда я зашел в помещение роддома с цветами, меня попросили подождать после того как я представился. Спустя где-то десять минут ко мне подошел мужчина в халате и представился главврачом. Выглядел он довольно уставшим и озабоченным. Он предложил мне проследовать за ним в кабинет. В этот момент я буквально на физическом уровне ощутил, как начинает нарастать паника, ведь присутствие главврача в выходной день было очень странным. В кабинете он предложил мне присесть, затем налил стакан воды, поставил передо мной и произнес:
– Этой ночью нам пришлось проводить экстренные роды. Мы сделали все, что могли, но началось внутреннее кровотечение и…
Дальше я уже практически ничего не слышал, а просто обхватил голову руками и стал качаться на стуле. Все было понятно с первых слов. Мои глаза будто заволокло пеленой густого дыма, а уши заложило так, будто передо мной взорвался артиллерийский снаряд. Я впал в какое-то оцепенение, которое даже не смог отследить. Моя голова в очередной раз стала напоминать огромный колокол, в который ударили, и по всему телу расходились отвратительные вибрации. Единственным спасением в тот момент казалось разрыдаться, но ступор был настолько сильным, что даже при всем моем желании сделать это не получилось бы. Спустя какое-то время врач, видя мое состояние, дал мне таблетку. Я послушно проглотил ее, так как у меня не было сил что-либо говорить и интересоваться у него, что это за лекарство.
«Я схожу с ума, и это просто какое-то видение, – подумал я. – Очередной кошмар, и только. На самом деле всего этого не происходит, и в действительности я сейчас лежу за гаражами с передозировкой, где меня откачивает водитель автобуса. Или нахожусь в туалете клуба, куда ломится персонал, чтобы меня спасти. Или может быть в ванной у барыги, который поливает меня холодной водой и бьет по щекам. Отчего наутро у меня будет болеть вся челюсть. Возможно, сейчас приедет скорая, врач сделает мне укол, и я наконец-то приду в себя, испуганно глядя в лица окружающих людей и не понимая, что вообще тут произошло. А может, даже и не приду, что в принципе тоже не так уж плохо, как находиться в этом сне. Но я не хочу умирать, ведь мама этого точно не переживет. Я хочу просто не быть. Не существовать в этой сюжетной линии реальности. Потому что нет абсолютно никакого смысла моего присутствия в ней».
– Позже мы скажем, когда вы сможете забрать свою дочь… – обрывок фразы доктора прозвучал эхом, как будто бы из большой трубы.
«Дочь? Он сказал – дочь? Ну точно. Мне это не послышалось. Теперь у меня есть дочь…»
– Вы придумали уже ей имя? – поинтересовался врач.
– Ева, – коротко ответил я и, с трудом поднявшись на ватные ноги, покинул кабинет, оставив на стуле букет подснежников.
***
Весна. Март. Капель. Птичья трель. Боль. Скорбь. Если бы эти слова стояли в детской задачке, и надо было бы вычеркнуть лишнее, то безусловно это были бы два последних. Но взрослая жизнь доказывает обратное. Это была первая весна, которую я встречал абсолютно трезвым за очень долгие годы. И она обещала быть волшебной. Ведь мои чувства размораживались и оттаивали вместе с грязным снегом, и я особенно остро ощущал все запахи, цвета, солнечное тепло и свет. Пение прилетающих птиц и дуновение теплого ветра. Журчанье ручьев под ногами от таявших сугробов и… смерть. Стоя на кладбище и наблюдая за погребением Алисы, я уже ничего не хотел чувствовать из всего этого. Потому что боль от ее утраты была гораздо сильнее всего этого дара. Я вновь ощущал себя манекеном и как будто бы наблюдал всю эту церемонию со стороны. Я видел, как умирала зима под неизбежным напором весны. Но, как и принято из года в год, она никогда не сдается сразу и продолжает борьбу за свою холодную и мертвую жизнь. И в этот раз перед своим уходом она отняла у меня самое драгоценное, что мне удалось приобрести за всю свою никчемную и жалкую жизнь, – любовь. Перед своим неминуемым уходом зима как будто бы в последний момент схватила острый кусок мутного льда и вырезала мое сердце, в котором только-только началось зарождаться это трепетное и теплое чувство. А после этого положила его в гроб к Алисе, где оно остывало в ее холодных руках.