Черный рассвет (original mix)

В какой-то момент появился отец Александр, в моей жизни он уже стал каким-то олицетворением скорби и уныния. Я давно перестал осуждать его. Да и не осталось абсолютно никаких сил на это. Мне было все равно, что он там говорит в своих молитвах и проповедях на панихиде, так как я понимал, что это абсолютно ничего не поменяет. Но кое-что меня все-таки вывело из себя. В момент, когда он раздавал всем свечи, то, протягивая мне свечу, он положил руку мне на плечо, склонил голову и прошептал:

– На все Воля Божья, сын мой.

Не знаю, что со мной произошло в тот момент, но после этих слов я просто впал в бешенство. С ненавистью в глазах я схватил эту свечку и, с размаху кинув ее на талую землю, начал со всей силой втаптывать в эту талую грязь.

– Ненавижу. Ненавижу, – сквозь зубы кричал я, и из моих глаз хлынули слезы.

Такое поведение вызвало ступор у немногих присутствующих на погребении. В основном это были друзья и коллеги Алисы. Все почему-то посчитали, что мои слова были адресованы батюшке. И только мама не растерялась и, обняв меня, подала салфетку и бутылку с водой, чтобы я успокоился.

– Прошу прощения, – тихо произнес я, опустив голову, и церемония продолжилась.

После этой ситуации даже невозмутимые на первый взгляд могильщики как будто бы прониклись моим отчаянием и стали выглядеть, как мне показалось, более мрачными. Интересно, они знали истории тех, кого хоронят? Интересовало ли их это? Или для них это было обычной рутиной? Какие чувства они испытывали, когда делали свою работу? Если бы я оказался на их месте, то, наверное, мне было бы интересно, почему хоронят такую молодую девушку, глядя на даты рождения и смерти на ее табличке.

Почему я переключился на них? Да, наверное, это была какая-то психологическая защита или что-то вроде того, чтобы под невыносимым чувством жалости к себе не броситься в могилу или не наложить на себя руки где-нибудь тихо в сторонке. Не отрицаю, что в последние дни такие мысли приходили ко мне, но я не мог сделать этого из-за постоянного присутствия мамы, которая переживала не меньше меня. А еще у меня теперь была Ева, которая все еще продолжала находиться в роддоме.

Не знаю, что со мной случилось, но за все это время мне не хотелось что-то употреблять. Нет, конечно же, я хотел избавиться от невыносимого состояния, но не мог позволить себе сделать это посредством веществ, так как по опыту прекрасно знал, что не смогу остановиться. К тому же я постоянно задавался вопросом:

«А хотела бы этого Алиса? И как бы она отнеслась к этому?»

Ответ был очевиден, и поэтому мне приходилось проживать это на трезвую голову, торжественно повесив орден скорби на свою растерзанную грудь, который прикрывал в ней рваную дыру, проделанную острым куском льда…

***

– …Да будет Воля Твоя, а не наша, – закончилась молитва, которая свидетельствовала о начале очередного собрания, куда я пришел спустя несколько дней после похорон. В этот раз я не молился, а всего лишь делал вид, чтобы не выделяться, и наблюдал за присутствующими. В принципе, ничего необычного не происходило в этот вечер, и на лицах ребят и девчонок чувствовалось удовлетворение от того, что они вновь собрались на этот час с небольшим в уютном помещении. Ведь здесь они могли чувствовать себя в абсолютной безопасности от той агрессивной среды, где им приходилось выживать с таким тяжелым заболеванием, как зависимость от наркотиков и алкоголя. Тут их полностью понимали и принимали не как там – на работе, в семье, в общественном транспорте, магазине, забегаловке и остальном социуме. Одним словом, это помещение превращалось в убежище для двенадцати человек в дождливый вечер. И тринадцатым был я.

«Хмм… как символично, – подумал я и, усмехнувшись, добавил: – Да будет Воля Моя, а не ваша».

– Позволь я помогу тебе, Лех? – попросил я и взял чайник, чтобы налить в него воды, не дожидаясь ответа.

– Давай, конечно.

Затем я проследовал в умывальник и налил из-под крана полный чайник воды, но предварительно высыпал в него пять граммов амфетамина и два грамма героина, которые приобрел накануне. После этого я как ни в чем не бывало поставил чайник на подставку, чтобы вскипятить его.

– Да сыпь больше, не стесняйся! А то как будто от сердца отрываешь, – сказал я Лехе, когда тот засыпал китайский чай в чайник для заварки.

– Горчить будет сильно.

– Да нормально, не парься.

Когда все было готово, и в двенадцать стаканчиков был налит напиток, я начал передавать их всем присутствующим, а после того как были переданы последние, тихо произнес, усмехнувшись при этом:

– Пейте, сия есть кровь Моя.

А потом взял тарелку с печеньем и прошелся с ней, предлагая каждому:

– Ешьте, сие есть тело Мое.

Вернув тарелку на специальный столик, засыпанный крошками, где стояли пустой чайник и еще один пустой стаканчик, я незаметно вышел из помещения, пока кто-то из присутствующих продолжал высказываться и неустанно благодарить Бога за эту возможность находиться сегодня здесь.