Там были длиннобородые армянские священники в цилиндрических шляпах и износившихся мантиях, греческие священники в высоких шляпах без полей и грязных ветхих ботинках, выглядывающих из-под обтрепанных мантий. Были ходжи [мусульманские наставники] в чалмах, турки и военные из французских колоний в фесках. Были узкоглазые калмыки, высокие худые евнухи, турецкие эфенди и паши [правители и господа], мужчины в шляпах, как в Лондоне, и мужчины в черных каракулевых шапочках без полей, как в Тегеране или Тифлисе. Там были женщины в хиджабах и шляпах, уличные торговцы и нищие, пугающие прохожих открытыми язвами и изуродованными конечностями и просящие милостыню. Кто-то слонялся, болтая и посасывая сигарету. Другие толкались и бежали, крутились, поворачивали и сталкивали меня с узких тротуаров в запутанное смешение машин и повозок на дороге. Повсюду царили путаница, шум и суматоха.
Зрелищем, особенно поражавшим многих приезжих, были «хамалы» – традиционные носильщики, несшие огромные грузы на спине, будь то сотни фунтов угля, свежая говяжья туша или новое бюро размером двенадцать на четыре фута, которое занимало всю узкую улочку, так что пешеходам приходилось втискиваться в двери, чтобы дать им пройти.
Свойственное городу смешение культур ярче всего демонстрировал Галатский мост над Золотым Рогом, который связывал европейские районы с мусульманским Стамбулом на противоположной стороне. Приезжие отправлялись на мост только для того, чтобы понаблюдать великий парад людей, держащих по нему путь: турок, татар, курдов, грузин, арабов, русских, евреев, моряков с американских военных кораблей, цыган в изорванных халатах, персов в высоких меховых шапках. В любой день там можно было встретить черкеса с Кавказа в черкеске с газырями и с зачехленным кинжалом на поясе, французскую католическую сестру милосердия в ее развевающихся черных одеждах или старого турка в чалме с зеленым лоскутком, указывающим на то, что он совершил паломничество в Мекку. Транспорт на мосту был столь же разнообразен, как и прохожие: современные автомобили, повозки с впряженными в них лошадьми или волами, мулы с нагруженными на них корзинами, а временами даже караваны верблюдов.
На другом же конце моста толпа и шум рассеивались. В 1919 году Стамбул все еще был местом старых мусульманско-турецких традиций, с узкими, тихими, тенистыми улочками; верхние этажи обветшалых двух– и трехэтажных деревянных домов с закрытыми ставнями, нависающие над прохожими, еще больше приглушали свет. В Стамбуле жизнь словно углублялась в себя, и по ночам квартал был погружен в тишину и казался безлюдным. Но в самом его центре, что меньше мили в длину, находятся самые великие и драгоценные константинопольские памятники прошлого, и то, что видел тогда Фредерик, можно увидеть и сегодня. Посередине возвышается собор Святой Софии, построенный византийским императором Юстинианом в VI столетии, некогда бывший патриархальной базиликой восточного христианства, а затем превращенный в мечеть османами – после их воцарения в XV веке. Напротив, словно каменное эхо, стоит относящаяся к XVII веку огромная, покрытая голубой черепицей мечеть султана Ахмета, высокий каскад куполов которой защищают шесть минаретов. А на мысе Серальо, выступающем в Босфор, простирается дворец Топкапы, лабиринт из павильонов, галерей и внутренних дворов – резиденция султанов на протяжении четырехсот лет, пока в XIX веке не был построен дворец Долмабахче. Красоты османского прошлого и остатки византийских чудес архитектуры были в Стамбуле повсюду. И тогда, как и сейчас, ни один визит в квартал не мог обойтись без посещения Большого базара – лабиринтообразного крытого рынка, охватывающего множество улиц и включающего в себя тысячи лавок, заваленных разнообразными товарами.