Машина медленно ехала по укатанной грунтовке. Дорога была сравнительно узкой, две машины разъехались бы с трудом. Впереди — распахнутые ворота, полосатая будка охранников, за воротами аллейки, мощенные гравием, заброшенные клумбы, кусты. А перед будкой — и слева, и справа — метров на пятьдесят тянулись невысокие каменные возвышения — эдакие барьеры естественного происхождения. В этих скалах должны засесть с пулеметом Игумнов, Гурвич, Фикус…
Он покосился на водителя. Шельнис подался вперед, руки на баранке дрожали, капельки пота блестели на лбу. Но форма убитого шофера интенданту шла — особенно Пряжка Железного креста под кнопкой на кармане: орел с венком дубовых листьев вокруг свастики. И ниже год: 1939.
— Все в порядке, Павел Генрихович?
— А по мне это скажешь, Алексей? — бормотал, заикаясь, Шельнис. — Боюсь, не справлюсь, подведу, осрамлю вас…
— Неудобно перед немцами будет, — хмыкнул в затылок Новицкий.
— Справишься, Павел Генрихович, справишься. Тебе и говорить-то не придется. А если придется, то не забывай, что ты немец. А волнение твое вполне объяснимо. Помнишь «официальную» версию того, что с нами случилось?
— Помню, Алексей… На нас напали гнусные партизаны… Представляете, у этого шоферюги была розовая майка… Нет, серьезно, черные трусы и розовая майка… Умора, правда? Никогда в жизни не видел розовых маек…
— И ты ее надел? — догадался Зорин.
— Ага, каюсь… стащил с мертвеца и надел… Ну, вроде как на счастье. Имею я право хоть раз в жизни поносить розовую майку?
— Трусами тоже поменялись? — усмехнулся с «галерки» Новицкий.
— Не, что ты, трусы не стал, еще чего. Только майку…
— А вы, Петр Николаевич, — повернулся Зорин, — перчаточки не забудьте надеть. А то с вашими, знаете ли, кровавыми мозолями…
За Новицкого Зорин был спокоен. И форма на нем сидела ладно, и физиономию тот сделал для предателя вполне соответствующую — видел в зеркало, как тот гримасничал. Только бы Шельнис не подвел…
Учебное заведение переживало не лучшие времена. Ветер гулял по заброшенному парку. Кусты по периметру высокой ограды стояли какие-то понурые, сиротливые. Шельнис притормозил — от будки в их сторону направлялся рослый солдат с погонами капрала и внушающим носом. На пороге застыл еще один — выглядывал и что-то жевал.
— Прошу прощения, господа офицеры, вы обязаны предъявить… — Он подошел поближе. — О, мой бог, господин штурмбанфюрер, что с вами случилось?
Кровь с униформы фельдфебеля и офицера СС отстирывать было нечем, некогда, да и незачем. Надевали, как было, превозмогая брезгливость и рвотные позывы.
— На нас напали, капрал, — неохотно объяснил Зорин, опуская окно. — Буквально в паре километров отсюда. Еврейские партизаны перекрыли дорогу, но мы прорвались. Эта кровь не наша, капрал. Пришлось ввязаться в драку — слава Господу, у этих мерзавцев заклинило автомат. — Зорин усмехнулся. — Так что теперь и у нас имеется еврейская кровь.
— Отличная шутка, господин штурмбанфюрер, — оценил капрал. — Позвольте взглянуть на ваши документы?
— Разумеется, солдат. — Зорин блеснул офицерской книжкой, закованной в дорогую кожу. — Гельмут Штайнер, СС, майор Сосновский из разведотдела Первой дивизии РОА, фельдфебель Эберс. — Он не дал ему толком всмотреться в фото, захлопнул документ. — Все в порядке, капрал?
— Так точно, — щелкнул каблуками солдат. — Именно вас мы и должны пропустить.
— Подполковник Хоффер, надеюсь, на месте?
— Так точно, господин штурмбанфюрер. Он ждет вас у себя на втором этаже. Последняя комната по коридору. Ждали только вас. В абверштелле осталось восемь человек. Мы получили приказ дождаться вашего прибытия, а потом срочно уезжать… — Солдат невольно прислушался — канонада нарастала с каждой минутой.
— Документацию еще не вывезли?
— Никак нет, господин штурмбанфюрер. Взвод обер-лейтенанта Зоммеля еще здесь. Занимаются погрузкой. Я думаю, скоро закончат.
— Прекрасно, — кивнул Зорин. Покосился на Шельниса, который потихоньку превращался в памятник на собственном надгробии. — Трогайте, фельдфебель.