Чёрный снег: война и дети

Вишняков,
он был из кулаков.
Был таков.
И – в город!..
Был таков.
Вишняков
из полицаев был.
Он всему народу изменил.
Стариков бил
и детей топтал,
а партизан
из «шмайссера» стрелял…
ВРАГ НАРОДА —
это не обман,
как долбили нам
по головам!
ВРАГ НАРОДА
хуже всех врагов.
Вишняков,
он был из кулаков.
Избы жёг,
палил крестьянский хлеб…
В старости стал жалок и нелеп.
Бриться, мыться вовсе не желал,
всем соседям жару поддавал.
Мелких пакостей
великий был творец,
ловкий провокатор
и подлец…
Участковый, старший лейтенант,
вызывал его
шесть раз подряд!
Тот пускал слезу
и трясся весь,
будто бы его
хотят повесить!
Падал на колени
и сто-на-аал!..
Страж порядка
деда отпускал.
…Помню – шёл
товарищеский[27]

суд.Он спектакль свой
сыграл и тут!
Бился даже в стенку
головой,
издавал какой-то страшный вой!..
Сердобольны судьи,
хоть брезгливы.

На руках домой

они внесли его,
в ванну попросились
руки мыть,
а жильцов просили…
извинить!
А соседи, люди трудовые,
удивлялись, вовсе не впервые:
«Сколько ж от такого гада мук!
А ему опять всё сходит с рук!
Всё, что он творит, —
сплошной кошмар!
Вновь ему
никто не помешал!»
Каждый снова плечи пожимал,
а Вишняк всё снова продолжал!
А беда всё к сердцу подступала…
Мать приёмная
лекарства поглощала.
Муж её, ижорец[28] дядя Коля,
не сдержал себя и врезал больно
кулаком рабочим в рукавице!..
И опять явилась к ним
милиция!
Тётя Лида, славная соседка,
тоже поддала поганцу крепко.
Муж её сказал про Вишняка:
«Был он полицай наверняка!
Я, к примеру, был солдат охраны тыла.
Пулями такую мразь косил я,
и, представьте,
через все барьеры
просочились в тыл
такие стервы!
Нет, не всех схватили, посадили!
А кого-то даже пощадили!»
Лебедев юрфаков не кончал.
Он измену сердцем ощущал.
Доказательств, правда, не имелось,
но они в боях – такая мелочь!
Лишь завидел форму полицейскую —
скинул автомат —
и сразу действуй!
Нам в сраженьях что там заседать —
лишь вперёд идти и наступать!
Вот такой завет фронтовика
отлила в металл моя строка.

Нам идти, как видно, до конца

лишь в союзе стали и свинца!

…Тётя Зина шла моя с кастрюлей.

Вишняков её подкараулил,
                выбил суп из рук,
                              её ошпарил
               (по-немецки
                    в ту минуту шпарил!),
вспоминал, чем он был обучен…
Выдался ему счастливый случай
отомстить защитнице Отчизны
и тем самым
            путь отрезать
                              к жизни!..
Тёти Зины сердце онемело,
                                 сжалось так,
                         что даже не болело,
вспомнила свою
                     былую выучку,
память призвала свою
                       на выручку,
авиазавод,
             посты ночные
и стволы охраны
                   вороные,
вспомнились приёмы рукопашные,
и она рванулась в бой
                        бесстрашно!..
Да слегла!
            Не помогли уколы.
Но Вишняк зашёлся так от боли,
                   что в квартире[29] всей
в конце концов
          вдвое меньше
                        сделалось жильцов.

…Дом второй родной свой навещаю,

                         кланяюсь ему и обещаю
встретить смертный час
                 никак не рабски,
а вот так же смело,
              по-солдатски
и врагу народа
             в миг последний
садануть прицельно
            прямо в сердце,
выкрикнув:
     «Ах, вот где полицай!
                                Получай!»