Черный список

— Владислав Николаевич, вы были правы, в фиолетовом пакете Доренко действительно оказалась кассета под номером 9. Я вчера два раза ее просмотрел и ничего не понял. Может, вы попробуете? Я вам и видеоприставку принес.

— А что на кассете? — спросил я, наливая себе кофе и намазывая маслом хлеб, который мне принесла добрая Ирочка. Лилю, как выяснилось, она уже завтраком покормила. Пожалуй, без Ирочки пропала бы не только Таня, но и я.

— Все, как говорил ваш приятель Леня. Какие-то ветеранские дела. Я уж все глаза сломал, вглядываясь в изображение, но так и не въехал. Ничего там нет такого, из-за чего нужно было отдавать кассету Доренко. И тем более из-за чего нужно было потом эту кассету искать.

— Ладно, посмотрю, — кивнул я, откусывая огромный кусок мягкого теплого хлеба. — Кстати, отчего все-таки умер Вернигора? Вскрытие проводили?

— Обширный инфаркт.

— И ничего подозрительного? Ни вот столечко?

— Ничего. Все абсолютно чисто.

— Все равно мне не нравится, — упрямо сказал я.

— Да и мне не нравится, — вздохнул Сережа. — Но против медицины не попрешь.

— А для тебя что важнее — интуиция или наука? — поинтересовался я, запихивая в рот остатки бутерброда и запивая их горячим кофе.

— Наука, конечно, — улыбнулся он. — Я еще слишком мало работаю, чтобы ставить свою интуицию выше науки. Опыта не хватает.

— А у меня хватает. Поэтому, Сереженька, надо выяснить, при каких обстоятельствах у Николая Федоровича Вернигоры сделался обширный инфаркт. Только после этого моя жизнью битая интуиция умолкнет и отдаст пальму первенства медицинской науке. У Вернигоры соседка сердобольная была, из дома 16, судя по тому, что ключи от его дома оказались у нее, она после всего, что случилось, в доме прибрала и дверь заперла. Вот и надо у нее спросить, что именно она прибирала. Спросишь?

— Спрошу. Только…

— Что — только?

— Да меня к гостинице намертво привязали. Сауле Ибрайбекова на грани нервного срыва, каждую минуту ждет, что ее убивать придут. Начальство велело, чтобы кто-нибудь постоянно находился в гостинице. Ночью там Паша Яковчик дежурил, а сейчас мне надо идти его сменить.

Я бросил смущенный взгляд на Лилю, которая все это время сидела тихонько, углубившись в книгу. Сегодня это была снова Барбара Картленд, видимо, «Украденные сны» были благополучно завершены. Да что же это такое! Привез ребенка на море, называется. И Ритка меня убьет, если я сегодня опять не поведу Лилю на пляж.

— Я могу пойти поговорить с этой женщиной, — неожиданно вызвалась Татьяна. — Я же ваша должница, Сережа.

— Что вы, что вы, — возмущенно замахал он руками. — Даже слышать не хочу. О каком долге может идти речь, если мои домашние до сих пор в себя прийти не могут от изумления, что сама Татьяна Григорьевна Томилина у них в гостях была.

— Между прочим, если уж Татьяна Григорьевна, то никак не Томилина, — засмеялась Таня. — Следователь Татьяна Григорьевна носит фамилию Образцова, а Томилина — это псевдоним. У Татьяны Томилиной отчества нет.

Если бы я в это утро сохранял способность веселиться, то несомненно расхохотался бы, глядя на Сережино вытянутое лицо. Он, по-моему, даже дар речи потерял на какое-то время.

— То есть… Вы хотите сказать… — бормотал он. — Ваша фамилия Образцова? Татьяна Образцова?

— Ну да. А чего вы так переполошились?

Тут я почувствовал некоторое неудобство. В памяти зашевелилось какое-то смутное воспоминание. Где-то я уже слышал это имя — Татьяна Образцова. Но где? Однако у Лисицына память оказалась более быстрой и услужливой.

— Так это вы добились осуждения самого Алояна? Я читал вашу статью в Бюллетене следственного комитета. И в Бюллетене Главного информационного центра тоже…

И тут я вспомнил. Черт побери, ну конечно, обвинительное заключение по Алояну. Об этого Алояна зубы пообломали многие сыщики и следователи, дважды его предавали суду, и дважды он выходил из зала судебного заседания с гордо поднятой головой и оправдательным приговором под мышкой. У него были самые лучшие адвокаты, из тех, что в свое время защищали несчастных гэкачепистов, а после октября 1993-го — защитников «Белого дома». Он давал миллионные долларовые взятки, он откупался от всех и вся. Сначала Алояна пытались прижать к стенке для порядка, потом — из сыщицко-следственного азарта, а потом махнули на него рукой, решив, что собственное здоровье дороже. Великий Ашот Мушегович успокоился и продолжал проворачивать свои махинации, но, оказывается, кому-то его деятельность еще была интересна. Этим «кто-то» была следователь Петербургского ГУВД Татьяна Образцова, которая, не испрашивая ничьих санкций и никого не ставя в известность, связалась с рядом зарубежных фирм и получила данные, позволившие доказать достаточно фактов, чтобы в третий раз отдать Алояна под суд. На этот раз — успешно.

— Я дружу со своими бывшими мужьями, — весело сказала Таня. — Иногда это бывает очень полезно.